И одна из баночек упала, как и Судьба всех людей.
132.
Чем больше я созерцаю спектакль мира и приливы и отливы видоизменения вещей, тем глубже я убеждаюсь в прирожденной надуманности всего, в ложном обаянии роскоши всякой реальности. И в этом созерцании, которому так или иначе доводилось предаваться всем тем, кто размышляет, многоцветное шествие костюмов и моды, сложный путь прогресса и цивилизаций, грандиозная мешанина империй и культур — все это мне представляется мифом и выдумкой, придуманной среди теней и забвения. Но я не знаю, должно ли заключаться высшее определение всех этих мертвых устремлений, даже тех, что были воплощены, в экстатическом отречении Будды, который, поняв бренность сущего, воспрял из своего экстаза со словами «Я уже все знаю», или в излишне искушенном равнодушии императора Севера: «omnia fui, nihil expedit — я был всем, не стоит быть ничем».
133.
Мир, навозная куча инстинктивных сил, которая, тем не менее, блестит на солнце соломенными оттенками светлого и темного золота.
Если задуматься, для меня эпидемии, бури, войны являются производными той же слепой силы, которая иногда действует посредством бессознательных микробов, иногда — посредством бессознательных молний и вод, иногда — посредством бессознательных людей. Между землетрясением и резней для меня разница такая же, как между убийством при помощи ножа и убийством при помощи кинжала. Живущее во всем чудовище пользуется — себе во благо или во вред, что, как мне кажется, ему безразлично — смещением камня на высоте или смещением ревности или жадности в сердце. Камень падает и убивает человека; жадность или ревность вооружают руку, и рука убивает человека. Так устроен мир, навозная куча инстинктивных сил, которая все еще блестит на солнце соломенными оттенками светлого и темного золота.
Мистики обнаружили, что для того, чтобы противостоять грубости равнодушия, которая составляет видимую основу вещей, лучше всего ее отвергать: отрицать мир, отворачиваться от него, как от болота, на берегу которого мы оказались. Отрицать, как Будда, отрицая его абсолютную реальность; отрицать, как Христос, отрицая его относительную реальность; отрицать ‹…›
Я просил у жизни не больше, чем она от меня требовала. У двери хижины, которой у меня не было, я сел под солнцем, которого никогда не было, и насладился будущей старостью моей изможденной реальности (испытывая удовольствие оттого, что она ко мне еще не пришла). Беднякам жизни все еще достаточно просто не умирать, а все еще иметь надежду на ‹…›
