- Рансон!
- Ну... - промычал он.
- Ты слышишь?
- Что?
- Эти звуки... в комнате Жанны... Какие-то стоны. Ну вот!
Через минуту, запалив от кресала свечку, уже стучала в дверь. Теперь ей было ясно: Жанна стонала, икала и жаловалась.
- Жанна! Что с тобой?
- Иди к ней! - велел следовавший за ней Рансон.
Анна открыла дверь. В комнате Жанны тоже горела свеча, чье пламя вздрагивало при каждом порыве ветра. Согнувшись над умывальником, Жанна прижимала руку ко лбу, другой придерживала свои роскошные волосы. Ее рвало. К матери повернулось лицо, орошенное потом, с глазами, полными слез.
- Жанна, девочка моя!
- Мне стало плохо ещё в экипаже, на обратном пути, - прохрипела Жанна. - О, я больна!
- Ты не отравилась? Не перепила вина?
Жанна кивнула, соглашаясь - и её тут же вырвало, потом смогла договорить, что потом танцевала с монсиньором. В действительности - то они играли: носились по всем комнатам, борясь, пытаясь уложить друг друга то на, то под себя, переворачивая при этом мебель.
- Сходи вниз за водой, - бросила Анна мужу. И, оставшись наедине с Жанной, спросила прямо:
- Ты, часом, не беременна?
- Но, мамочка... ты плохо думаешь о монсиньоре!..
Ей ещё хватило сил коротко хохотнуть, но Анне было не до шуток и она произнесла банальную речь о том, что это, конечно, невозможно, немыслимо и совершенно исключено, но в то же время вполне возможно, вероятно и явно вытекает из ситуации. Но эта нервная и сбивчивая речь была прервана сообщением Жанны, что неделю назад у неё были месячные.
- Ах так! - протянула Анна, которую это успокоило и вместе с тем разочаровало. Рансон, вернувшийся с водой и стаканом, был удивлен её рассеянным взглядом.
- Ну что, - спросил он, - ей уже лучше?
- Во всяком случае, она не так больна, как кажется, - заявила Анна, сердито сунув дочери стакан воды.
- Я завтра буду в порядке, чтобы идти к мадам де Делай, - простонала Жанна, ложась. - Должен прийти мсье Мармонтель и я буду читать одно из его стихотворений!
- И я уверена, произведешь большое впечатление, - согласилась мать. Она не знала, как окажется права, когда на следующий день в четыре часа посреди изысканного салона мадам де Делай Жанна, облаченная в чисто белое платье, выглядящее столь же девственно, как одеяние Эсфири, и окруженная кружком любителей поэзии, среди которых был сам мсье Мармонтель и три академика, чьи имена история нам не сохранила, испытала сильнейший приступ тошноты, испачкала при этом паркет и упала в обморок.
