В этот вечер или в следующий, уже не помню, я выбрался из спальни, когда Гелла уснула, и уехал один в Ниццу.
Я не пропустил ни одного бара в этом сияющем огнями городе и под утро, вконец одуревший от спиртного и похоти, поднялся с одним матросом по лестнице третьесортной гостиницы. На следующий день ближе к вечеру выяснилось, что у матроса еще не истекла увольнительная и что у него есть друзья. Мы отправились к ним. Там мы с матросом провели ночь и еще два дня вместе. В последний вечер, когда заканчивалась его увольнительная, мы выпивали в каком-то переполненном баре. Я еле держался на ногах, денег почти не осталось. Неожиданно в зеркале напротив я увидел лицо Геллы. Мелькнула мысль, что я схожу с ума. Обернувшись, я увидел перед собой Геллу – измученную, жалкую, какую-то съежившуюся.
Никто из нас долго не мог вымолвить ни слова. Матрос внимательно нас разглядывал.
– Она что, не туда забрела? – спросил он наконец.
Гелла посмотрела на него с улыбкой.
– Я уже давно бреду не той дорогой, – ответила она.
Теперь матрос перевел взгляд на меня.
– Ну вот, – сказал я Гелле. – Теперь ты все знаешь.
– Мне кажется, я давно это знаю, – отозвалась Гелла, повернулась и пошла прочь. Я бросился за ней. Матрос удержал меня.
– Так ты… она что, твоя…?
Я кивнул. Матрос широко раскрыл рот от удивления. Вид у него был комический. Он пропустил меня. У самых дверей я услышал, как он хохочет.
Мы долго молча шли по холодным улицам. Казалось, город опустел. Не верилось, что когда-нибудь настанет утро.
– Что ж, – сказала Гелла. – Я еду домой. Лучше бы мне никогда оттуда не уезжать.
– Если я задержусь здесь, – сказала Гелла тем же утром, укладывая чемодан, – я забуду, что такое быть женщиной.
От нее веяло холодом, и она была потрясающе красива.
– Не думаю, что женщина может это забыть.
– Некоторые из нас забыли, что быть женщиной не означает непременно терпеть унижения и боль. Но я, несмотря на жизнь с тобой, этого не забыла, – прибавила она. – И забывать не собираюсь. Потому и бегу из этого дома – на такси, на поездах, на пароходах – как можно скорее и дальше. – Она металась по комнате, которая раньше была нашей спальней, от открытого чемодана – к кровати, потом к комоду, шкафу. Я стоял на пороге и смотрел на нее. И ощущал себя маленьким мальчиком, написавшим в штанишки от страха перед учителем. Все, что я хотел сказать, застряло в глотке, и я не мог вымолвить ни слова.
– Поверь мне, – выговорил я наконец, – если я кого-то обманывал, то не тебя.
