Какое-то время мы оценивающе смотрели друг на друга. Потом я расхохотался.
– Подожди, пока парень вернется. Надеюсь, он попросит заказать большую бутылку самого дорогого шампанского.
Я отвернулся от Жака и облокотился на стойку. Настроение вдруг резко улучшилось. Жак стоял молча рядом, такой старый и слабый, что я почувствовал прилив острой жалости к нему. Джованни был в зале, обслуживая гостей за столиками, а потом, мрачно улыбаясь, вернулся с полным подносом.
– Может, сначала стоит допить? – предложил я Жаку.
Мы опустошили наши стаканы. Я поставил свой на стойку.
– Бармен! – позвал я.
– Повторить?
– Да. – Он отвернулся было, но я его остановил.
– Бармен, если не возражаете, мы хотели бы вас угостить, – быстро проговорил я.
– Eh, bien, – послышался голос сзади, – c’est fort ça! Ты не только наконец – слава богу! – совратил великого американского футболиста, но подкатываешься и к моему бармену. Vraiment, Jacques![9] И это в твоем возрасте!
За нами стоял Гийом, широко улыбаясь, как кинозвезда, и обмахивался большим белым платком, с которым, похоже, никогда не расставался. Жак, в восторге от того, что о нем говорят как об опасном соблазнителе, обернулся, и они с Гийомом упали друг другу в объятия, как две старые актрисы, играющие сестер.
– Eh bien, ma chérie, comment vas-tu?[10] Вечность тебя не видел.
– Ужасно был занят, – ответил Жак.
– В этом у меня нет сомнений. И тебе не стыдно, vieille folle?[11]
– Et toi?[12] Уж точно не терял времени зря.
И Жак бросил восхищенный взгляд на Джованни, словно тот был породистым призовым скакуном или старинной фарфоровой вазой. Гийом проследил за его взглядом и понизил голос:
– Ah, ça, mon cher, c’est strictement du business, comprends-tu?[13]
Они отошли в сторону, и я вдруг остро ощутил обрушившееся на меня молчание. Я поднял глаза на Джованни и увидел, что тот наблюдает за мной.
– Кажется, вы предложили мне выпить, – сказал он.
– Так и есть. Предложение в силе.
– На работе я не пью, но от кока-колы не откажусь. – Он взял мой стакан. – А вам – то же самое?
– Да, – ответил я. Разговаривать с Джованни было радостно, и это открытие сделало меня робким. Жака рядом не было, и я испугался. Потом осознал, что платить придется мне – по крайней мере, на этот раз: не дергать же Жака за рукав и выпрашивать деньги, словно он мой опекун. Я кашлянул и положил на стойку банкноту в десять тысяч франков.
– А вы богач, – сказал Джованни, ставя передо мной выпивку.
