Понемногу приходить в себя я стал по дороге в больницу. Смутно помню какие-то двигающиеся фигуры и голоса – все в отдалении, они словно не имели никакого отношения ко мне. Полностью очнувшись, я подумал, что нахожусь на северном полюсе – белый потолок, белые стены и обледенелое, словно нависшее надо мной окно. Должно быть, я попытался подняться, потому что, помнится, в голове у меня страшно зашумело, что-то тяжелое навалилось на грудь, и надо мной появилось огромное лицо. Эта тяжесть, это лицо толкали меня вниз. «Мама!» – закричал я и снова провалился в темноту.
Когда я окончательно пришел в себя, рядом с кроватью стоял отец. Перед глазами все плыло, я еще никого не видел, но каким-то шестым чувством знал о его присутствии и осторожно повернул голову. Увидев, что я открыл глаза, отец тихо приблизился к кровати, показав жестом, чтобы я не двигался. Он выглядел очень старым, и мне захотелось плакать. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец прошептал он.
Попытавшись ответить, я почувствовал боль, и это испугало меня. Увидев испуг в моих глазах, отец поспешил успокоить меня, слова его звучали тихо, но была в них странная, пронизанная страданием сила:
– Не волнуйся, Дэвид. У тебя все будет хорошо. Все будет хорошо.
Я по-прежнему не мог произнести ни слова – просто смотрел на отца.
– Вам, ребята, еще повезло, – сказал он, выдавливая из себя улыбку. – Тебе досталось больше других.
– Я был пьяный, – произнес наконец я. Мне захотелось все ему рассказать, но говорить было невероятно больно.
– Разве ты не знал, – заговорил отец с видом крайнего недоумения – ведь в таких вещах он понимал толк, – что пьяному нельзя садиться за руль? Конечно, знал, – строго произнес он и поджал губы. – Ведь вы все могли погибнуть. – Голос отца дрогнул.
– Прости, – неожиданно вырвалось у меня. – Прости. – Я не знал, как ему объяснить, за что именно я прошу прощения.
– Да что уж. Только в другой раз будь осторожнее. – Все это время отец мял в руках носовой платок, потом расправил его и вытер мне лоб. – Ты все, что у меня есть, – проговорил он с жалкой улыбкой. – Будь осторожнее.
– Папа, – сказал я и заплакал. Плакать было еще больнее, чем говорить, но я уже не мог остановиться.
И тут лицо отца изменилось. Оно стало одновременно очень старым и невероятно, по-юношески молодым. Меня вдруг как громом поразило: мой отец страдал из-за меня, и сейчас тоже страдает.
