— Примерь на онучу, — говорит он. — Пока до города доедешь, дух этот пройдет.
— Ладно ли нет ли срядили сына в люди? — оглядывает меня мать.
— Не на смотрины провожаем. Ко двору придется да ума наберется — сам сряд переменит. Дельная голова по своему усмотру тело обряжает. Вот справка от коммуны, деньги до места и на первую нужду. Обратных денег пока нет. Зачин излажен — конец доводи сам.
— Дело-то такое, — грустит мать на лавке. — Какой конец, где он? До него не меряно, не считано…
— Зачем едет, тому делу и надо конец выводить. А ты, мать, не квохчи тут, — сердится отец. — Дети — не мелочь, в карман не сложишь. Им ход нужен. Из окна мир не оглядишь.
— Когда они при гнезде, — сердце на месте, а как выпадет кто — заоглядываешься. Перепелка — птица малая, — а и та своих сосвистывает. Вот не утерпишь и скажешь.
— У меня он тоже не лишний, не обочь полосы рос. Парень в годы вошел, под ногами не затрется.
Среди людских дел не сразу отыщешь себе трудовой уголок, не сразу приметишь то главное, с чем ты пришел на землю. Не мнет тебя горе, не застит печаль, а грусть твоя — это бегущие тени облаков. Если же у тебя есть хорошие мать и отец, а добрые люди оделили мечтой, — сколько солнца в мире! Запас неизведанных сил не умещается под небом, а в дальних далях на радуге под тучей цветут твои грезы…
Лес да поляна, два пня да вечернее солнце — куда лучше места для беседы! Здесь слово сказывается под думу, весит, льнет. Здесь остывающее небо в зеркалах омутков притихшей речки. Здесь кусты у берега на коленях допивают остатки блекнущей синевы.
Сидим с учителем на пнях. Он позвал меня на прощальную беседу, но молчит, смотрит на крутой хребет косогора, куда взбираются желтые березки.
— Осень расставляет свои факелы, — говорит он. — Жаль лета, но чарует и «…пышное природы увяданье». Вот так из века в век: постоянное обновление и полное прелести увядание.
Вижу, грустит учитель. Откуда такое на него наехало? Поспорить, доказать, убедить, возмутиться, загреметь — это его, а он грустит словами какого-то поэта:
Не скрыть седеющую прядь,
И на лице ночные тени,
Как изморозь октября,
Как первый желтый лист осенний.
— Зачем морок[47] натягивать, — замечаю я. — Вы же не старик?
— Ты это к чему понес? — резко оборачивается он ко мне, будто его под ноготь кольнуло.
— Грустят несчастные.
— Э, нет, батенька мой, тут ты не туда загнул! Несчастные горюют, а грусть — тонкое чувство человека. С ней надо бережно: можно и расслюнявить. Она должна быть светлой, очищающей, чтоб как вольный банный пар для тела. Мне не грех и растронуться. На грани моих лет следует оглянуться, чтоб узнать, сколько лет даром растерялось. У тебя уймища времени, только не думай, что оно тебе дано на потеху. Хочу посоветовать, чтоб тратил ты время, а не растрачивал, чтоб не исковеркал жизнь на безделушках, не превратил ее в бремя, не обвис бесполезным грузом на плечах людей. Коммунары посылают тебя к музыке. Такого здесь еще не было. Не забывай:
