— Скажу, — не вытерпел, поняв, что готовится обман, да и за щелчок хотелось отомстить.
— Лупанцев не хочешь? Набузую! — оборачивается Ванька, показывая кулак с зажатым смычком.
Он наколотит. Ваньке тоже достается, когда учитель ему «правит ухо».
— Третьего не слышу, — доносится снизу. — Где он?
Лизка оборачивается ко мне, глаза строго требуют:
— Играй!
— Не буду!
— Щелкуш надаю, — грозит Ванька, но Лизка наклоняется к полу, кричит вниз:
— Он на двор ушел!
— Вот я сейчас приду, — слышится через потолок. Плохо будет, придется играть.
Учитель пришел, когда мы миновали злополучное место, докончили упражнение, хотя у Ваньки остались три лишние ноты.
— Хорошее упражнение изжевали! Какую мелодию загубили! Где же уши? Петь надо, а не рычать. Тут небо с землей не наглядятся друг на друга, тут листья играют на ветру, а птиц-то сколько! У каждой хорошая песня. Вот как надо. Слушайте.
Та же скрипка, эти же струны и смычок наш, а звуки чистые, как омытые дождем цветы. Мелодии, кажется, такой мы не слыхали.
— Музыка у сердца живет. Другого места ей нет. Отведите для нее там уголок, жалеть не будете. Пошли сначала.
Вот и снова сыграно упражнение. Учитель смотрит на нас, нахохлился.
— Где душа, где? В какой стороне она прикопана? Как до нее дойти? Экое дерево! Полено даже отзывается. Кто вам в наказание повесил толстые уши? Давай по одному. Будем стучаться в ухо.
Стучался он к нам в ухо, отыскивал души, а они не терялись, с нами были. Мы сами хорошо их замечали по глазам, когда слушали знакомую музыку. Это видел учитель, и скрипка его тогда играла еще лучше, хозяйничала в наших маленьких душах.
…Стать музыкантом. Это дальше, чем до звезд. И, должно быть, музыкант — неземное существо: светится и просвечивает, сложен из гармоний и лучей. Оттого даже грусть и горе в музыке трогательны, привлекательно красивы.
Последний день провожу дома. Завтра в путь. Мне не грустно: манит неизведанное, завораживает. Где-то на той стороне земли большой город, там живут музыканты, говорят песнями, и сердце приголубливает неясная мечта… Хорошо ему в теплых ладонях надежды!
Мать собирает меня в дорогу. Додумывает, какой недохваток объявится на новом месте, чего еще недоглядела. Смотрит на чемоданчик. Не может он вместить всю материнскую заботу, не уложишь в него запасу на всю жизнь. Я надеваю прокатанный громыхающим рубелем постиранный костюм. Мать обтягивает его на мне, дергая за полы. Отец принес подделанные сапоги, смазанные дегтем.
