— Слово от сердца, — говорит мать, — вроде мягкой тряпочки к больному месту прикладывается. Скажется оно, — хоть и больно, а все легче как-то.
— В те годы, — отзывается с печки бабушка, — батюшка в церкви проповедовал — пронимало! Который народ плакал.
— На войне у нас ротный начетисто говорил. Сыплет в тебя словами бесперечь, успевай отмахиваться. За веру, царя, отечество звал, а слова к солдату не льнули. Защуряешься, будто от пыли, как кто тебе в глаза горсть мякины пульнул. А был рядовой башковитый до того, — тот про царя не поминал, больше про нашу жизнь да зряшную смерть толковал. Слов не много, а все рядком, к делу. Нарисует тебе картину, — хоть на ротного со штыком. Сколько солдат он тогда словом-то разворошил! Сильная штука — слово. Один сорит им в глаза, другой — бьет наповал. Бережно со словом обходиться надо: замусорить можно. Книга с решетом схожа: сор отойдет, а зерно к зерну останется.
Слушал отца, и тянула меня книжка, открывая живую жилку слова. Он отставил хомут к косяку двери, поразмялся по избе, стал перед балалайкой на стене. Тронул струны, слушает.
— Маленькая вещица, для забавы сделана, — думает вслух отец, — а дай ты ее в руки хорошему игроку, — найдет он такое…
Балалайка у отца на коленях, пальцы ищут песню, а она таится в звонком кузовке, только пробуди и послушай.
Далеко в стране Иркутской,
Между гор крутых и скал,
Обнесен стеной высокой
Александровский централ.
Рассказывают три струны про узников, как человек человека замуровывает в камни. Гаснет песня-раздумье… Отец смотрит на лады: есть же тут другая, веселая!
И шумит и гудит,
Мелкий дождик идет.
А кто меня, молодую,
Кто до дому доведет?
Мать бросает рубаху, выхватывает меня из-за стола за руку.
— Песня-то какая! Мужика на круг надо, чтобы музыка не пропадала!
Я не умею плясать, стучу ногами в пол, как молотком по гвоздю, а мать ходит вокруг меня на носках, руки франтовато на боках, обутки частым шепотком выговаривают слова песни. Хомут у порога разбросил от удивления гужи, как руки, — вот-вот хлопнет в ладоши и пойдет по кругу.
— Анна, что это тебя подхватило? — строго спрашивает бабушка. — К чему вертеться? Вечерки прошли.
— Не могу, мамынька, усидеть, когда весело играют: вся музыка в ноги опускается, — виновато отвечает мать, берясь за рубахи.
— Не знаю, как жить будете. Все у вас люльки-присказульки под бандурку заводятся. Пора уже остепениться. Время — пост, пора про бога подумать.
Тренькнула балалайка, закачалась на гвозде. Отец выпрямился под потолок, повернул голову к печной занавеске.
