Путь усталости | страница 16
Узкобедрая, юная Венус,
Ты из пены рождаешься вновь.
1938
ГРЕЦИЯ
Древний камень солнечной Эллады
Пил полуденный тяжелый зной.
Жаждали неведомой прохлады
Олеандры над скупой водой.
Каменные тропы уводили
В солнечно-лазоревую высь.
В небе плавно коршуны кружили,
Над добычей скудною вились.
Он пришел, блаженный миг подъема,
Миг, дарящий дали глубиной!
Неподвижным ртутным водоемом
Море расплескалось подо мной.
А ему навстречу небо плыло,
Пыльный склон в сиянье уронив,
Над песков мерцанием унылым,
Над бестенной рощею олив.
Дали окрыляющие звали,
Пристань мысли к странствиям несла,
На смолистых мачтах отдыхали,
Ветра поджидая, паруса.
Халкидонский полуостров, 1928
ГОЛЛАНДИЯ
Лугов необозримые просторы,[27]
Пестрят коров несчетные стада,
Глядятся керамичные соборы
В каналы, где цветет вода.
В портах, где спят морей Левиафаны,
Замки лабазов крепки и стары:
Сюда, потомкам славных капитанов,
Приносит Индия свои дары.
Спокойный отдых сытых Нидерландов
Не потревожит ни война, ни бунт,
И барабаны громкие брабантов
На смотр ночной уже не призовут.
Лишь на гербе старинного портала,
Нелепо-грозный нидерландский лев
Косится зло, с раздвоенного жала
Не в силах расплескать бессильный гнев.
МЮНХЕН 1945
Не лица, свиные хари
Грызут обрубки сигар.
Каждый у них здесь парья,
Кто не несет товар.
Каждый, кто не торгует
Душой и чужим добром.
Кто в «конъюнктуру» такую
Помнит родину, дом…
Им не нужны, конечно,
Ни повести, ни стихи,
Но я обречен им вечно
Служить за мои грехи.
Угодливо скалить зубы,
Подавать в передней пальто.
Меня, в этом стаде грубом,
Всерьез не берет никто.
Да может они и правы,
А я наивный дурак,
Пиджак не сошьешь из славы,
И с ней попадешь впросак.
Своей не кляну работы,
Иной не ищу судьбы.
Но мне противны до рвоты
Затылки эти и лбы.
ЕВГЕНИЮ КИСКЕВИЧУ[28]
Он с хозяином был странно сходен:
Холоден, нескладен и высок.
Для обычной жизни непригоден.
Невеселый этот чердачок!
Виршей свежевыпущенных стопки,
Бюст, покорно ставший в уголок.
В тщательно заклеенной коробке
Порыжелый венский котелок.
Бедность здесь была уже не гостья,
Прочно полюбивши этот дом,
Чопорный, весь черный, с вечной тростью,
Он доволен был своим жильем.
По дрожащим деревянным сходням
Вечерами брел на свой чердак,
Труд нелепый, кончив на сегодня,
Литератор, критик и чудак.
Чтобы здесь в глухом уединеньи,
Он, горбатый мистик и поэт,
Претворил неясные виденья
В тщательно отточенный сонет.
ЗВЕРИНАЯ КАРУСЕЛЬ[29]
В неподвижном беге карусели
Фауна плененная плывет.
В венском вальсе кружатся газели,
Страусы, верблюды, кашалот.