Путь усталости | страница 17
Королевские слоны Сиама
Пышнобедрых горничных несут,
Утомил давно гиппопотама
Непосильный, повседневный труд.
Хочется разрушить эти скрепы,
Задушить фальшивящий орган,
Балаган скрипучий и нелепый
Заменить простором диких стран.
На пустынном ярмарочном поле,
Ночью, непосильный бег прервав,
Безнадежно думает о воле
Клетчатый оседланный жираф.
И, пробравшись к спящей карусели,
Прислонясь к картонному плечу,
Я, как зверь, неведающий цели,
К вольности утраченной лечу.
«От клумбы до балкона пять шагов…»
От клумбы до балкона пять шагов,
Но сорок лет назад их было двадцать,
И в зелени поблекшей берегов
Давно в ручей успела речка сжаться.
Не рвись назад, не утешайся зря
Нелепой притчею о блудном сыне,
Ведь только в памяти твоей горят
Огни, давно угасшие поныне.
Где б ни был ты, теряя по звену
Свою судьбу от Альп и до Памира,
Ты навсегда останешься в плену
Тобой придуманного в детстве мира.
Ты родину свою унес с собой,
Ее нигде в пути ты не оставил.
Доволен будь везде своей судьбой,
Себя жалеть под солнцем ты не вправе.
Пускай потеряны и родина и дом,
Изгнанникам дано иное счастье:
Во всем величье целостном своем
Мир ощутить, разорванный на части.
ЗЕРКАЛА
ЗЕРКАЛА («Отражают зеркала, витрины…»)
И ужас притаился в зеркалах,И страх с поклоном подает нам свечи.И. Анненский «Панихида»
Отражают зеркала, витрины
В шуме улиц, в тишине домов
Те же лица, головы и спины
Сонма ненавистных двойников.
Кривится в годах отображенье,
Жизнь, мазок роняя за мазком,
Юноши счастливое виденье
Заменяет грустным стариком.
Зеркало! — страшнее нет прибора,
Что придумала людская злость.
Зеркало! — холодный столб позора
И жестоко хлещущая трость.
Злым портретом Дориана Грея
Всем грехам оно ведет учет.
И давно забытого злодея
В зеркалах преступник узнает.
Благостен Господь к Своим созданьям, —
На себя смотреть нам не дано.
Но божественное состраданье
Волей нам подобных снесено.
Бережно наводим амальгаму,
Тщательно шлифуем мы стекло.
Чтобы жизнь людскую сделать драмой,
Чтобы зеркала блестели зло.
В сатанинском нашем вдохновеньи
Мы не тратим жалость на живых.
Но в последнем к смерти уваженьи
Черным крепом покрываем их.
Касабланка, 13 августа 1960
«Сначала родина, потом семья…»
Сначала родина, потом семья —
Все кануло, все ускользнуло в Лету.
И вот теперь я обречен по свету
Влачить останки самого себя.
Но все-таки во мне еще живет
Высокое и ясное сознанье:
Все радости, всю скорбь Господь дает,
И не по силам нету испытанья.
Сядь у руин, как Иов на навоз.
Гноящие скрепя упорно раны,