Дети спрашивают: «А почему папа у нас не молится? » Раньше я
бы сказала так: «Потому что он не понимает ничего, потому что он грешник». А
теперь отвечаю: «Он молится, но про себя». Он стесняется еще.
Мужчинам можно молиться про себя. И перед едой,
когда мы читаем молитву, они спрашивают: «Пап, ты молишься
там?» И он, понимая, что я как бы его защи
48
щаю и повышаю его авторитет, бурчит им: «Да-да, молюсь я,
молюсь», — отстаньте, мол. Потом я вдруг услышала как-то утром, когда была
занята своими делами и он кормил детей без меня, что он сказал им: «Почему же
вы не помолились? Ведь вам мама не разрешает есть без молитвы, почему вы не
молитесь? Вот когда мамы нет, так вы сразу и забываете?» И для меня, конечно,
это было очень важно. Я поняла, что я на правильном пути. Что только любовью я
спасу его и спасу себя. И вытащу всю нашу семью.
Потому что так, как действовала я раньше, действовать просто
нельзя, запрещено! Я увидела это на практике..,.
Потом он вдруг сделал нам полочку для икон. Это был для нас,
конечно, огромный праздник. А однажды он сказал мне: «Давай повенчаемся, мне
стало так хорошо с тобой, что я согласен повенчаться». Ну конечно, у меня
радости не было предела, и я выражала ему эту радость теми способами, какие
были приятны ему.
Сейчас я не могу сказать, что все так уж хорошо,
бывают взлеты, бывают падения, бывает, мы не понимаем друг
друга. Но я иду путем уступок. Путем жертв любви друг ради друга. И он уже
много что мне разрешает. Он начал встречать нас из храма, он стал с пониманием
к этому относиться: ну надо вам в воскресенье в храм, ну идите. Он ждет нас из
церкви по часу, чтобы детей довезти на велосипеде (у нас на даче церковь за три
с половиной километра).
Не может один человек спастись, не думая ни о ком из
близких. Нельзя идти к спасению по головам, за счет других. С ужасом думаю о
том, к чему я вела свою семью, ведь действительно, я не смогла бы прокормить
их, я бы не смогла дать мальчикам того, что дает им
49
отец. Сейчас я вижу только большие плюсы от того, что мы с
ним вместе. Пускай это очень тяжело, постоянно тяжело, пускай это постоянная
работа, не расслабиться ни на минуту, но сейчас я все-таки чувствую, что наша
семья — счастливая.
Да, он придирается ко мне, но и слава Богу, что придирается.
А так бы я никогда не узнала, что здесь у меня плохо, там у меня плохо. Я на
это смотрю, как на двигатель, который меня все время подталкивает. И то, что он
не такой вот правильный, не кроткий, не попускает мне, это тоже хорошо, зато он
сумел показать мне мою гордыню. Через него я увидела свою неправоту. Раньше,
когда он кричал, я даже не вслушивалась, старалась пропускать мимо ушей. А когда
прислушалась, то поняла, что он прав. Только, может, сила выражения у него не
соответствует моим оплошностям. И я ему говорю: «Ты потерпи на мне, я все
исправлю. Я же терплю то, в чем ты не идеален. Так потерпи и ты...» И то, что я
все-таки признаю эти свои оплошности, а не просто отмахиваюсь от него: «Опять
ты скандалишь!» — для него много значит.
