И я подумала, что станет с моим православием, если в
праздники я напеку своей семье пироги! Что плохого, если я наведу порядок в
доме. Что плохого, если мои дети погуляют с отцом, и пускай он в это время им что-то
расскажет далекое от веры, но не плохое же, не желает же он им зла! И вот, у
меня что-то переломилось в душе. И я стала его очень любить, я почувствовала,
что была неправа. У меня возникло чувство ви
46
ны. Я увидела, что это я разрушаю нашу семью — я, а не
кто-то другой!
И я стала делать маленькие попущения. Снимала платок, когда
мы выходили с ним куда-то. Я согласилась ходить с ним в гости, я надела юбку не
совсем уж до пят, надела брюки, потому что ему это нравилось. Я, быть может,
могу снова подкраситься и подкрутиться, ведь я делаю это для него, а не для
самолюбования. Я делаю так, потому что ему приятно, потому что ему это важно. И
сделав это для него, я почувствовала, что могу в своей семье делать то, что
хочу: молиться, сколько угодно, пойти в церковь, когда заблагорассудится...
Мужу было важно, что я ему уступила в чем-то. И он в благодарность согласился
уступить что-то и мне.
47
И мы начали так балансировать: я уступаю ему немножечко, что
допустимо, а он уступает мне. Конечно, в главном, в основном, я бы не
поступилась никакими убеждениями, например, никогда не согласилась бы на аборт.
Но в пустяках, в мелочах — почему бы нет?
Ведь я люблю его!
Я стала относиться к нему по-другому: он еще не с нами, его
еще не посетило то, что посетило меня. Так почему я должна так гордиться этим,
ведь неизвестно, кто из нас туда раньше придет. Я, может, буду всю жизнь свою
идти и не узнаю того, что ему Господь откроет за один миг. Ведь я не могу
знать, когда Бог приведет его в Церковь и каким он станет. Я стала верить, что
у нас все будет хорошо, что мы повенчаемся. Я стала верить в него. Что он
сейчас, ну, такой вот бедный
человек, но он все равно придет. По его терпению и смирению
Господь даст ему. Ведь он смиряется перед моими «заскоками», как он это понимает.
У него, на самом деле, терпения гораздо больше, чем у меня. Ведь мне было все
равно, что с ним будет, лишь бы мне не мешал. А он все время говорил: «Ну как
же я вас оставлю, что вы будете есть?» То есть, у него душа болела за
нас. Хотя у меня, как у православного человека, душа по
этому поводу не болела. И я поняла, что действительно, по делам нашим осудят
нас. А не по тому, сколько мы выстояли в церкви и сколько часов мы молились...
