— Давно вы ее знаете?
Я рассказываю о том, как познакомился с Катей. Майор слушает внимательно. Поощряемый его вниманием, я рассказываю откровенно, не скрывая своих чувств. Майору, видимо, нравится моя откровенность, он смотрит на меня по-отечески ласково и заботливо.
Так проходит весь день. Только вечером я снова слышу голос Кати:
— «Бурун»! «Бурун»! Я — «Березка»…
Катя условным шифром передает радиограмму о том, что в порту началась погрузка на транспорты пехоты и танков. Поздно ночью она сообщает, что в море вышли четыре транспорта в сопровождении шести кораблей охранения. Майор передает эти сведения на главный командный пункт.
Утром, когда я снова заступаю на вахту, майор протягивает мне газету. Я читаю сводку, подчеркнутую красным карандашом: «Вчера подводные лодки Краснознаменного Балтийского флота атаковали вражеский конвой в составе четырех транспортов с охранением. Два транспорта с войсками и грузом потоплены, один поврежден». Я вырезаю сводку и кладу ее в карман.
День опять проходит в напряженном ожидании. Ночью Катя одну за другой передала три радиограммы. Фашисты изменили тактику, они начали выпускать транспорты поодиночке, надеясь, что под покровом темноты одиночному судну легче проскочить незамеченным через завесы наших подводных лодок. Одному из транспортов действительно удалось уйти, но два других были потоплены.
В следующие сутки из вражеского порта не вышел ни один корабль. Это очень обеспокоило майора.
— Значит, они догадываются, что кто-то передает нам сведения о выходе, и будут искать станцию. Надо переходить на запасные частоты.
Весь день мы по очереди передавали в эфир одну и ту же радиограмму с приказанием перейти на связь на запасных частотах. И весь день не получали от Кати отзыва.
Все чаще и чаще звонят с главного командного пункта, спрашивают, не слышно ли «Березки»? Майор коротко и зло отвечает: «Нет» — и мы снова охрипшими голосами зовем:
— «Березка»! «Березка»! Я — «Бурун»…
Но в эфире все тихо. Только изредка слышится треск далеких грозовых разрядов. Мы вздрагиваем, плотнее прижимаем наушники. Но все напрасно; голоса Кати не слышно. Есть еще надежда на ночь, ведь Катя чаще всего связывалась с нами именно ночью.
— «Березка»! «Березка»! Я — «Бурун»…
Стрелка корабельных часов неумолимо движется. Четвертый час, скоро рассвет…
И вот, когда уже уходила последняя надежда, в наушниках что-то щелкнуло, и голос Кати, спокойный и отчетливый, точно она находилась где-то рядом, произнес долгожданную фразу:
