— Да, я очень люблю играть на сцене, я ведь тогда исчезаю и становлюсь свободной, — сказала она, — я даже и не знаю, как все это у меня получается— и Катерина, и Лариса. Может быть, потому, что они обязательно должны умереть, а это я хорошо понимаю.
— Э, все это старые пьесы, мы напишем новые, где героини борются и не умирают.
— Сколько я видела мертвых! — продолжала она, не слушая. — Люди ужасно жестоки. Вы, наверно, даже и не знаете, какие они жестокие и неприступные.
— Не все.
— Для меня все. Или почти все, но это ведь значения не имеет, — все, что со мной, все равно погибают.
«Да что же это такое, — говорил себе Борис, чувствуя, что начинает поддаваться ее странной уверенности, — дурной сон какой-то».
— Неужели нет людей, которые могли бы помочь вам?
— Что вы! — ответила она с той беспечностью, с какой говорят люди о делах давно решенных.
Ничего подобного Борис в жизни не встречал.
— А теперь уж я расскажу вам одну историю, — решительно сказал он, — историю одной девушки.
И он начал рассказывать о Ленке. Он рассказывал все, что знал от Берестова и работников губрозыска. Фронт, агитпоезд, операция у Камышовки. Он говорил уже для себя, почти позабыв про свою собеседницу.
— Вы женаты, Боря? — вдруг спросила она.
— Был, — кратко ответил Борис.
Нет, рассказанная история не заинтересовала ее. Своим женским чутьем она поняла только одно: Борис говорит о девушке, которую любил, и это единственное, что показалось ей достойным внимания.
— Вы любите кого-нибудь? — спросил в свою очередь он и тотчас же раскаялся в этом вопросе.
Она побледнела. «Ах да, ведь все, кто с ней, обречены на смерть. Что за нелепость, в конце концов! Неужели никак нельзя к ней подступиться?»
— Как вас зовут?
— Маша.
— Слушайте, Маша, я не понимаю, о чем вы говорите, и не знаю, что за несчастье случилось с вами, но послушайте меня…
Он не знал, какие слова найти, чтобы убедить ее.
— Поверьте мне, ну просто поверьте на слово, что люди всегда могут друг другу помочь. Человек не может быть один. Ну есть у вас отец, мать, брат?
Этого тоже не следовало спрашивать. Маша бледнела все больше и опять стала дрожать.
— У нас осталось еще два ломтика, — поспешно сказал Борис, — прошу.
Она улыбнулась:
— Вы очень, очень добрый.
Как он заметил, она вообще легко приходила в волнение и легко успокаивалась.
— А знаете, я даже ее саму видела, — сказала она не без гордости.
— Кого?
— Да смерть же. Она даже и не такая страшная. Стояла ночью у переулка и меня поджидала. А потом ушла.
