«Так вот все-таки что это такое…»
— В вашей самодеятельности, — сказал он, — работает такой смешной дядька с серебряной палкой…
— Смешной? — Маша смотрела на него широко открытыми глазами. — Это вы о Ростиславе Петровиче? Он же замечательный человек, лучший человек на земле! Я прошу вас, если вам случится, сделайте ему что-нибудь хорошее, самое хорошее, что только можете. Ах, какое счастье он дает нам в театре, если бы вы только знали!
Борис был удивлен пылкостью, с какой она говорила.
Перед тем как расстаться с ней, он попробовал предпринять последнюю попытку:
— Решитесь, расскажите кому-нибудь о своих тревогах, кому-нибудь, какому-нибудь хорошему человеку. И окажется, что все не так уж и страшно. Ну хотите, пойдем завтра к Денису Петровичу?
— Берестову? Так ведь это то же самое, что броситься под поезд, — убежденно сказала она, — совершенно то же самое, уверяю вас.
С Ростиславом Петровичем, иначе говоря — с Асмодеем, Борис встретился следующей ночью, когда шел домой.
Опять — будь они прокляты! — стояли лунные ночи.
По белой улице вдоль заборов тянулась черная полоса тени. По привычке Борис шел именно этой полосой, когда на противоположной, ярко освещенной стороне улицы заметил одинокую фигуру человека.
Асмодей стоял у витрины магазина. В лунном свете манекен казался мертвецом и был страшен здесь, на пустынной улице. От этого ли, или по какой другой причине на лице Асмодея, так же неестественно бледном, было написано что-то похожее на ужас.
Все это вызывало очень неприятное чувство, однако Борис не двигался с места.
Витрина выглядела освещенной сценой с мертвой актрисой на ней, да и единственный зритель ее также казался мертвым. И почему-то они не отрываясь смотрели друг другу в лицо.
Борису показалось, что его втягивают в какой-то дурной сон. Напряжением воли он заставил себя очнуться и тихо, двигаясь на носках, свернул в переулок, чувствуя спиною непонятный страх, изо всех сил желая, чтобы Асмодей его не заметил.
Он шел полем. Синие облака неслись по небу очень быстро, и казалось странным, почему они не шумят. Бесшумный бег их казался зловещим. Временами из-под туч светило солнце каким-то хмурым грозовым светом.
Но в лесу все было по-другому, ну словно бы по-домашнему. Под ветвями стояла полутьма и тишина, нарушаемая только доброжелательным пением птиц. Кругом обступали, качаясь, уже по-осеннему рябые кусты.
Берестов шел по лесу, привычно присматриваясь ко всему.
