Они были соседями. Утром, стоило инженеру подойти к окну, как в соседнем дворе тотчас же появлялась Милка. Она с размаху выплескивала воду из ведра, гонялась за летящим по ветру бельем, гнала кур, вытряхивала какие-то салфетки. И все это был настоящий балет. Инженер не мог отказать себе в этом утреннем удовольствии. Несколько минут он стоял в окне и, улыбаясь, смотрел на Милочкины ухищрения. В эти минуты он чувствовал себя молодым и красивым.
Потом он завтракал, потом шел на станцию. И уж конечно, когда он проходил мимо Милочкиного сада, она вертелась неподалеку и косила на него испуганным взглядом.
И вот она исчезла. Никто не встречал его больше на станции, никто не вертелся во дворе, когда он утром подходил к окну.
«Нет так нет», — усмехнувшись, решил он и перестал о ней думать.
Однажды утром теща Софья Николаевна сказала, подавая ему завтрак:
— Бедная Евдокия Ивановна.
Некоторое время больным от ненависти взглядом он смотрел на шевелящийся кончик ее носа, привычно подавляя чувство раздражения, и молчал. Он знал, что она ждет от него слов: «Ну и что же Евдокия Ивановна?», но никак не мог заставить себя произнести их.
— Ну что же Евдокия Ивановна? — спросил он наконец.
— Как, вы не знаете?
— Откуда мне знать?
— Но вам мог сказать Сережа. Вам он решительно все говорит.
— Слава богу, пока говорит, — ответил он. — Так что же все-таки с Евдокией Ивановной?
— Не с ней, а с ее дочерью.
Инженер насторожился. Речь шла о Милке.
— Ее дочь связалась с бандитами и вошла в шайку так называемого Левы.
— Бывает же такое, — с облегчением сказал Александр Сергеевич.
Софья Николаевна могла и не то сообщить.
Однако через несколько дней он услышал в поезде разговор, отчасти подтвердивший тещины сведения. Видно, с Милкой в самом деле происходило что-то странное. Тут только инженер понял, что ее судьба тревожит его всерьез. «Глупая ты девчонка, — думал он, — что ты делаешь?»
А Милка совсем не чувствовала себя несчастной.
В то утро она встала очень рано и что бы ни делала, все получалось превосходно. Стала стирать — мыло, довольно скверное мыло из потребилки, вдруг сбилось в огромную пену, белым облаком ставшую над черной водой. Пока ветер трепал на веревке чистое белье, Милка успела вымыть пол, да так чисто и сухо, что хоть обедай на нем. И самое удивительное было в том, что она ни минуты не думала ни о белье, ни о поле, ни о грязной воде, которую выплескивала прямо в траву, в лопухи, ни о прекрасном солнечном утре. Она думала совсем о другом.
