Адольфус Типс и её невероятная история | страница 23
Я получила в подарок красные шерстяные перчатки, которые мама связала по секрету специально для меня, а Барри – тёмно-синий шарф, который теперь всё время носит, даже за столом. Мама его не вязала, у неё времени не было. Вечером мы все ходили в церковь. Сегодня мы это делаем в последний раз, а потом ещё долго не будем. Оттуда собираются вывезти все ценные вещи: витражи, подсвечники, скамьи, – чтобы их не повредило. Американские солдаты придут всё это уносить. Они обложат мешками с песком то, что слишком тяжёлое, чтобы вывезти, и защитят всё, насколько это возможно. Так нам сказал викарий – а ещё он сказал, что им понадобится любая наша помощь. Они начинают освобождать церковь завтра. Мама говорит, нам всем нужно прийти помогать.
Вечером я дала Типс немного холодной курицы на рождественский ужин. Она вылизывала тарелку, пока та не заблестела. По-моему, Типс немножко грустная. Она ведь понимает: что-то готовится, – сама это видит и чует. Думаю, она расстраивается, потому что чувствует, как мы расстроены.
Дядя Джордж мне уже чуточку надоел, а мы даже ещё не переехали к нему. Всё, о чём он говорит, – это война: немцы то, а русские сё. Он сидит рядом с радио, как будто прилип к нему ухом, и на все новости охает и фыркает. Даже сегодня, в Рождество, он всё талдычит и талдычит про то, как нам нужно «разбомбить немцев в пух и прах за всё то, что они с нами сделали». А как только он об этом заговорил, все тоже стали обсуждать и спорить. И я ушла спать, пусть они сами там ругаются. Этот день должен быть днём мира и дружбы между всеми людьми. А они только про войну и могут говорить. От этого мне становится ужасно грустно, хотя в Рождество грустить не положено. Но я сейчас грущу. Счастливого Рождества, папа!
P. S. Только я закончила писать дневник, как услышала, что Барри плачет у себя в комнате, и пошла его проведать. Поначалу он не хотел мне рассказывать. Потом признался, что просто немножко скучает по дому и по маме скучает, так он сказал. И по папе – больше всего по папе. Что я могла ему сказать? У меня папа живой, сама я живу в своём родном доме, хожу в свою родную школу. Потом меня осенило, и я говорю:
– А давай пойдём и пожелаем коровам счастливого Рождества!
Барри сразу же повеселел. И мы прокрались вниз по лестнице прямо в ночных рубашках и шлёпанцах и побежали в хлев. Коровы все лежали на соломе, пыхтели и жевали жвачку, а телята спали, подогнув ноги и прижавшись к мамам. Барри сел на корточки и погладил одного телёнка, и тот стал сосать ему палец, пока Барри не захихикал и не вытащил его. Мы уже шли обратно через двор, и тут он всё мне рассказал.
