Люси Потеряшка из дома Уиткрофтов по-прежнему остается для меня загадкой, тайной за семью печатями, но в то же время и настоящим чудом. Физически она, бесспорно, семимильными шагами идет на поправку. Кашель, который так долго мучил ее с тех самых пор, как ее нашли на острове Сент-Хеленс, можно сказать, прошел. В легких чисто, температура нормальная. Лодыжка совсем зажила. Но она почти не прибавила в весе. По моему мнению, она все еще слишком худа и слаба. Но миссис Уиткрофт замечательно хорошо о ней заботится, в этом у меня нет никаких сомнений.
Мэри Уиткрофт – женщина, которая отлично знает, чего хочет. Несколько лет назад как долго и упорно она боролась за то, чтобы забрать своего несчастного брата Билли домой из психиатрической клиники! Я был на ее стороне и стал свидетелем ее непоколебимого мужества и решимости на протяжении всей этой нелегкой борьбы. Она сражалась за него как тигрица и с тех пор денно и нощно заботится о нем. Она просто чудо. А теперь, как будто ей мало Билли, она взяла к себе Люси Потеряшку все с той же непоколебимой решимостью. Она печется об этом ребенке, как о своем собственном. Я бы даже сказал, – хотя, разумеется, никогда не произнесу этого вслух, – что миссис Уиткрофт слишком о ней печется, такова ее всепоглощающая привязанность к этой девочке.
Поистине вся семья безоговорочно приняла ее в свое лоно. Никого из них, надо думать, ничуть не смущает странное поведение Люси. Джим Уиткрофт по секрету признался мне, что музыка, которую она практически безостановочно слушает на моем граммофоне, порой вызывает у него жгучее желание завопить. И он частенько упрекает меня – как сделал это сегодня, надеюсь, в шутку – за то, что я принес в дом «эту адскую машину», как он иногда ее называет.
Но они, как и я, отдают себе отчет в том, что музыка, которую слушает Люси, пробудила что-то в ее душе, какое-то, надо полагать, смутное воспоминание и, несомненно, вновь возродила в ней интерес к жизни. Она обретает себя через музыку, я абсолютно в этом убежден. Девочка явно стала намного счастливее, хотя по-прежнему никогда не улыбается – что, по-видимому, весьма огорчает миссис Уиткрофт. В глубине души я подозреваю, это потому, что радоваться этому ребенку, по сути, нечему. Но, по крайней мере, девочка как будто уже освоилась и чувствует себя в окружении новой семьи вполне непринужденно.
Я вижу, что ей нравится одежда, которую сшила для нее миссис Уиткрофт. Ей нравится печь хлеб и нравится, когда миссис Уиткрофт расчесывает ей волосы перед камином. Конечно, она по-прежнему ничего не говорит, но зато подпевает без слов в такт музыке. Я полагаю, музыка доставляет ей глубокое и неподдельное удовольствие, как и мне самому. Мне думается, я не склонен к фантазиям, однако же порой мне кажется, что я вижу, как в ее глазах начинает брезжить огонек понимания, когда она слушает граммофон, главным образом ту последнюю пластинку, которую я ей принес, с фортепьянной пьесой Моцарта. Я позабыл, как она называется, но это очень красиво, изумительно красиво, и девочка ее любит.
