Когда с ней заговаривали, она отвечала робко и односложно. Не принимала никакого участия в горячих дебатах служащих по поводу прибавок и предпраздничных наградных. Служила она в конторе около трёх лет, но никто здесь не знал о её семейном положении.
Всегда тихая, странно робкая, она приходила на службу раньше всех, усаживалась в своём уголке и тотчас же принималась за работу.
По временам, когда в комнате было особенно накурено, кашляла, отчего на её впалых бледных щеках выступал нездоровый румянец.
Её в конторе почти никто и не замечал.
Приходили, молча кидали бумаги и уходили.
В тех случаях, когда работа была спешной, кратко добавляли:
«Срочно перепишите».
Или: «Сегодня, не позже трёх часов».
Исключение составлял один франтоватый счетовод из мобилизационного отдела, человек, считающий себя за красавца и неотразимого донжуана.
Он любил подтрунить над Агнией Степановной.
Приходя с бумагами, галантно расшаркивался и обращался к девушке сочувственно ироническим тоном:
— Когда же, уважаемая Агния Степановна, мы увидим на этом маленьком пальчике золотой ободок — символ любви и супружеского счастья?
От подобных шуток девушка вспыхивала, ещё ниже опускала свою голову к машинке, но ничего не отвечала…
В такие минуты Евсееву хотелось выйти из-за конторки и надавать плюх этому самодовольному краснощёкому франту. Ему стоило большого труда сдерживать своё негодование.
Раз как-то он не выдержал и спросил её:
— Отчего Вы, Агния Степановна, не дадите этому субъекту надлежащего отпора?
Девушка подняла на Евсеева большие тёмные глаза и испуганно прошептала:
— Что Вы, что Вы!? Да как же это я… Ведь, он же начальство…
И в этом ответе была она вся — бедная, одинокая, запуганная жизнью девушка.
Евсеев не мог не заметить, что после вышеописанной сцены Агния Степановна стала относиться к нему как-то иначе, с большей доверчивостью.
Когда ей в оригинале встречалось какое-нибудь неразборчиво написанное слово, она подходила к конторке Евсеева и своим слабым, тихим голоском просила помочь ей.
…Однажды, с месяц тому назад, Агния Степановна до того отступила от своих обычных привычек, что даже сама осмелилась начать с Евсеевым разговор.
Это было утром минут за пятнадцать до начала занятий.
В комнате они были только двое.
— У Вас должно быть очень много работы? — спросила она его.
Евсеев, удивлённый этим неожиданным обращением, поспешил ответить:
— Нет, отчего же… Вероятно, не больше, чем у других.
— У Вас очень утомлённый вид.
