Сам прошедший суровую школу амбарной и конторской выучки, он и от подчинённых своих требовал полного внимания и почтительности.
Рабочий день конторщиков колебался между 8–9 часами. Не больше чем в других фирмах, но работа была усидчивая. Жалованье платили хорошее, так что служащие дорожили местом.
— Что, Иван Семёнович пришёл? — осведомился Косоворотов про старшего приказчика, который в то же время исполнял и обязанности кассира.
— Пришли-с. У себя.
Косоворотов заглянул в маленькую угловую комнату, которая служила кабинетом кассира.
Невзрачный низенький человек, с сухим жёлтым испитым лицом, с жиденькими волосами, причесанными прямым пробором, одетый в старый, сильно поношенный сюртук и грязную манишку со следами нюхательного табака, торопливо поднялся из-за конторки.
— Здравствуй, Иван Семёнович, — протянул ему руку Косоворотов. — Вот, братец, какое у меня до тебя дело есть…
— Что прикажете, Константин Ильич?
Косоворотов вздохнул, не спеша закурил папиросу и кивнул головой на дверь.
— Припри-ка поплотнее.
Иван Семёнович поспешил исполнить это приказание. Его маленькие подслеповатые глаза вопросительно уставились на принципала.
— Вот какая оказия, братец мой, — с деланным равнодушием начал Косоворотов. — Известился я, что вернулся в наши палестины мой старший сынок…
— Антон Константинович, приехали?
Косоворотов поморщился.
— Да, вывалился. Шлялся, шлялся, а теперь к родному углу потянуло. Пишет мне, что вот так-де, в большой нужде и при всём том болен.
Иван Семёнович соболезнующе покачал головой.
— Болен? Вон она, какая история! Да где же они остановились?
Косоворотов досадливым жестом потушил папиросу.
— А ты слушай, да не перебивай. Притулился он на постоялом. Вот тут адрес его прописан. На-ка вот возьми. Съезди ты сейчас к нему и разузнай, как и что. Ежели и впрямь болен, так передай ему от имени моего, что вечером его перевезут ко мне домой. Как ни как, а ведь своё дитяще родное, не чужой человек… Ну, а ежели поймёшь ты из разговоров, что письмо это жалостливое он с умысла написал и что намерен он здесь пьянствовать да карамболи выкидывать, тогда иное дело. Скажи ему моим словом, пусть убирается из города на все четыре стороны. Дай ему четвертной билет и на вокзал отвези. Пригляди за ним, чтобы в городе не застрял с деньгами-то. Коли ломаться начнёт, так полицией пригрози… Я его, голоштанника, прохвоста, в бараний рог сожму! Найду, небось, на него управу. Смеяться над собой не позволю… Понял ли?
