— Какая сила в звуках этой песни… У меня такое чувство, точно вырастают крылья и хочется лететь…
…Вокруг них шумела и волновалась толпа.
Над головами кружились белые листки, разбрасываемые невидимыми руками.
— Товарищи! Долой… — хрипло выкрикивал кто-то.
Раскаты песни заглушали его слова. Трудно было разобрать отдельные фразы в этом хаотическом гаме…
Мелькали красные, возбуждённые лица…
Десятки рук тянулись к белым листкам.
…Читали жадно, на ходу…
— Та-та-та! — с грозной торжественностью падали звуки.
Казалось, сотни молотков разбивают последние оковы.
* * * * * *
…Бледное утро заглянуло в окна клуба.
В столовой было безмолвно, тихо…
На грязном затоптанном полу валялись окурки, клочки прокламаций.
Мебель была беспорядочно сдвинута. Скатерти залиты и скомканы. Виднелись грязные тарелки, пустые бутылки.
Один листок случайно попал в блюдо с остатками соуса.
Выделялись начальные слова текста:
«Тысячи голодных рабочих…»
Глава ХI. Семья Косоворотовых
…Зимние сумерки.
…Время около пяти часов.
В доме Косоворотовых тихо, как и всегда в послеобеденные часы. Старик Косоворотов имел обыкновение после плотного обеда немного вздремнуть.
Младшие члены семьи в это время занимались приготовлением уроков. Гликерия Константиновна обыкновенно уходила в библиотеку или на каток. Ниночка оставалась одна…
Она любила эти часы тихих, серых сумерек, когда кругом в комнатах стоит тишина и никто не мешает ей отдаваться любимым мечтам.
Лампу зажигать ещё рано, да и читать не хочется.
Ещё прошлой зимой, когда она оканчивала восьмой класс гимназии, в это время нужно было развёртывать надоевшие учебники, браться за тетрадки, а теперь она — вольная птица.
Можно спать, сколько ей угодно, мечтать по целым часам, читать книги, взятые в библиотеке. Отец в этом отношении предоставлял ей полную свободу.
…Ниночка стояла около окна маленькой угловой комнаты, служившей спальней для неё и её сестры, и смотрела на улицу. Улица была глухая, с покосившимися серыми домишками, вся занесённая снегом.
На западе, над белыми крышами, медленно угасала зелёная полоска заката.
В синеватом полумраке вдоль улицы вспыхивали огоньки зажигаемых фонарей.
По тротуару мимо окон мелькали фигуры редких прохожих. Баба провезла на салазках бельё. Пробежал мальчуган, ученик из сапожной мастерской. Он зябко ёжился в старой кацавейке и прижимал к груди жестянку с керосином.
Ниночка смотрела на всё это безучастными глазами.
Глухая окраинная улица, на которой находился их дом, была знакома ей с детства. Все эти невзрачные домишки, выцветшие вывески, длинные заборы — давно надоели Ниночке.
