Ольга Михайловна стояла около комода и делала причёску.
— Здравствуй, Олли! — смущённо обратился к ней Ремнев, вертя в руках фуражку. — Кажется, я слишком рано пришёл: вы ещё только встаёте.
Молодая женщина бросила на комод щипцы, которыми подвивала волосы, повернулась к Ремневу и красивым жестом протянула руки.
— Коридорный сказал, что ты ждёшь с раннего утра. Как это на тебя похоже! — протянула она лёгким шутливым тоном женщины, привыкшей нравиться. — Здравствуй, однако… можешь меня поцеловать.
— Олли, родная моя! Я так обрадован… Всё это так неожиданно… Просто не нахожу…
— Ну, хорошо, хорошо… Пусти руки. Какой ты стал нервный, Алексей. У тебя на глазах слёзы. И как постарел! Ник, пойди сюда, поздоровайся с отцом… Ребёнок не узнал тебя… Впрочем, немудрено.
Мальчик слез со стула и нерешительно подошёл к Ремневу. Алексей Петрович поднял ребёнка и покрыл его лицо горячими поцелуями.
— Сынишка, милый мой — шептал он.
— Осторожнее, мой друг. Ты его совсем затормошил, — весело вмешалась Ольга Михайловна. — Оставь же ребёнка, разденься и садись. Будем пить чай и разговаривать…
— Сейчас, Олли. Дай мне полюбоваться на сына. Ведь вот какой молодчинище вырос! Только очень уж бледен он и худ. Сильное малокровие, должно быть, а?
Не ожидая ответа, Ремнев продолжал, обращаясь к ребёнку:
— Так ты не узнал меня, Ник? Не узнал своего папу. Это, брат, нехорошо.
Мальчик посмотрел на Ремнева своими большими тёмно-серыми глазами и серьёзно ответил:
— Теперь узнал… Ты мне делал лошадок из бумаги. Помнишь?
Доверчиво прижался щёчкой к руке отца.
— Помню, дорогой мой, помню, — улыбнулся Алексей Петрович, целуя Ника.
— Папа, у тебя борода колется… А теперь ты будешь мне делать лошадок?
— Лошадок? Ну, это, брат, посмотрим, как нам ещё мамаша разрешит. Ты вот лучше скажи мне: начал ты уже учиться?
— Я уже читаю, — с гордостью заявил Ник. — И пишу… Только ещё плохо… По косым линейкам.
— Читаешь и пишешь. Вот за это молодец!
— Садись же, Алексей. Чай стынет.
Ремнев разделся и присел к столу. Глаза его с грустью и ожиданием остановились на лице жены.
— Ты нисколько не изменилась, Олли, за эти три года. Такая же молодая, свежая и… хорошенькая!
— Будто бы? — кокетливо улыбнулась Ольга Михайловна.
— Как честный человек! — с жаром подтвердил Ремнев. — Ты одна из тех счастливых женщин, над которыми время не имеет власти.
Говорил он совершенно искренне, и это было вполне понятно, принимая во внимание его горячую любовь к жене.
