В последующие годы они встречались всего несколько раз, и то на короткое время.
…Немудрено, что теперь, получив письмо, Ремнев был очень удивлён и обрадован неожиданным приездом жены.
Самовар успел уже снова заглохнуть, пока наконец Ремнев обратил на него внимание.
…Он машинально глотал тёплый чай, откинувшись на спинку стула и устремив взгляд в тёмный уголок комнаты.
Перед его глазами проходили события давно прошедших дней. Ярко и отчётливо всплывали полузабытые картины. Целая полоса жизни с её радостями и заботами развёртывалась перед ним, как длинная лента пройденного пути.
…Керосин в лампе догорел, запахло копотью. Ремнев стряхнул с себя оцепенение, задул лампу и бросился, не раздеваясь, в постель.
Тревожен был его сон в эту ночь.
Утром, лишь рассвело, он был уже на ногах. Кое-как скоротал время до восьми часов. Дальше ожидать он был не в силах и решил пойти теперь же по указанному адресу.
От его квартиры до Славянских номеров было порядочное расстояние. Тем не менее, когда он пришёл и справился у коридорного о жене, то оказалось, что она ещё спит.
— Постучитесь в дверку, — равнодушно посоветовал коридорный, подведя Ремнева к номеру, в котором остановилась Ольга Михайловна.
— Нет уж, голубчик, я лучше здесь подожду, в коридоре.
— Что ж, это можно, подождите. Присядьте вон там, на подоконнике.
— Вот и прекрасно. Посижу здесь, подожду… Будить, голубчик, неудобно…
Коридорный зевнул, почесал спину и вяло поплёлся в свою каморку.
Ждать Ремневу пришлось около двух часов. За это время он успел выкурить весь свой запас папирос.
Наконец его позвали.
— Встала барыня, Вас спрашивает, — подошёл коридорный.
Ремнев встряхнулся, застегнул зачем-то пальто на верхние пуговицы и пошёл. Его некрасивое открытое лицо оживилось румянцем смущения и плохо скрываемой радости.
Остановился около дверей и осторожно постучал.
— Войдите, — донёсся резкий и, как показалось Ремневу, сердитый оклик.
В маленьком дешёвом номере, в одно окно, в который вошёл Ремнев, было грязно, неуютно и холодно.
В мутном свете серого зимнего дня жалкая обстановка номера имела самый непривлекательный вид. Запылённые гардины окна, выцветшие от времени обои неопределённого цвета, колченогий, заржавленный умывальник, всё это было так бедно и серо.
На столе около окна кипел самовар.
Мальчуган лет восьми, с бледным малокровным лицом, худенький и не по годам серьёзный, пил чай с блюдечка. Он повернул голову к двери и с робким любопытством посмотрел на Ремнева.
