— Когда не спать. Чай, вторые петухи пропели… Пролазь, что ли.
Он пропустил квартиранта.
Тёмные сени разделяли маленький домишко на две половины. В одной из них жил сам сапожник с семьёй, а другую снимал Ремнев за семь рублей в месяц.
— Самовар тебе, когда еще подали, — бормотал старик, идя за Ремневым. — Подбросишь щепок, ежели что…
— Ладно, устроюсь… А что, у меня никого не было?
— Были… Барыня какая-то была… Письмо тебе, слышь, оставила.
— Барыня? — недоумевающе переспросил Ремнев. — Кто же это мог быть? Странно!
— Кто её знает. На извозчике приехала…
Ремнев вошёл в свою комнату. Чиркнул спичкой и зажёг маленькую лампочку, стоявшую на столе, заваленном книгами и бумагами.
Квартира его имела далеко непривлекательный вид. Это была простая изба с деревянными лавками по углам, с русскою печью в углу. До потолка можно было достать рукой. Пол был некрашеный, щелеватый и покосившийся от времени. Два маленькие оконца, затянутые ледяной корой, выходили на огород.
Достаточно было пробыть здесь пять минут, чтобы увидеть главные недостатки этого жилья: сырость, холод и угар. Но Ремнев мало обращал на это внимания. После якутских юрт, с которыми он познакомился в годы ссылки, настоящая квартира казалась ему вполне удобной. Прежде всего, она была дешева по цене и, кроме того, имела в глазах Ремнева то ещё преимущество, что отделялась от хозяйского помещения сенями.
…Когда лампа была зажжена, Ремнев сразу заметил на столе небольшой конверт.
Адрес был написан знакомым женским почерком.
— Жена! Ничего не понимаю… Каким образом она появилась здесь? Вот неожиданность!
С радостным замиранием сердца он вскрыл конверт и прочёл следующее:
«Так я и знала, что не застану тебя дома. Мы, я и Ник, приехали сегодня утром. Временно остановились в Славянских номерах. Непременно приди завтра, часам к одиннадцати. Нужно поговорить. Олли».
Ремнев читал и не верил своим глазам. Приезд жены являлся для него полной неожиданностью. За последний год он не получал от неё ни одного письма. Даже не знал определённо, где она живёт. Правда, до него доходили слухи, что Ольга Михайловна находится заграницей, где-то в Швейцарии, но где именно — никто этого не знал.
Перечитав письмо раза три, Ремнев бережно сложил его и спрятал в стол.
Если бы кто-нибудь из товарищей посмотрел на него в эту минуту, то, наверное, удивился бы происшедшей в нём резкой перемене. Сдержанный и молчаливый, почти всегда замкнутый в себя, Ремнев совершено преобразился, прочитав письмо.
