Через час они уже сидели у Флоры на тахте и болтали, забыв про записи.
- Кофе у тебя есть?
- А как же!
- Ты какой: растворимый или тебе сделать по-турецки?
- Лучше по-турецки, - попросила Маша.
Они болтали о таких интимных вещах, что, услышь их разговор родители или, не дай бог, учителя, они бы пришли в неописуемый ужас: "Девочки, с е м и к л а с с н и ц ы, а говорят о таких непозволительных вещах!" Но они без пяти минут восьмиклассницы, а значит, вполне взрослые. И кто вообще устанавливает эти границы: вот ребенок, а вот взрослый? Есть взрослые, которые еще хуже детей, а есть дети умнее взрослых. "Ляли-баляли, мули-булюли", как любит говорить Яша Голяков, старый мудрый поэт, когда видит Флору Галимзянову. Пергаментное лицо его, обожженное иерусалимским солнцем, источает всю сладость жизни, круглится и тает, как янтарная смола, но кофейные глаза его голубеют, едва завидев Машу. Ляли-баляли, мули-булюли!.. Нет большего счастья в жизни, чем смотреть на зеленые буйные побеги, ибо когда слишком молод и всего в избытке, то тяготишься этим избытком, не понимая, что скоро-скоро он испарится, как кусок сухого льда в майский полдень.
Маша, заболтавшись, позабыла обо всем на свете, даже о своем необыкновенном тайном путешествии и, когда Флора позвала ее выглянуть в окно и показала на одинокого Алика Лаврова, болтающего ногами на высокой скамейке у доминошного столика, она вдруг рассмеялась, да так заразительно, что через секунду они с Флоркой уже катались, хохоча, по полу, разбудили Минерву, которая с перепугу опрокинула ночной столик с телевизором, телефоном, котом и будильником. Ухнул взрыв, зазвенели телефон и будильник, а Грымзина, уже двадцать лет ждавшая пожара, высунулась из окна и завопила: "Горим!" Слесарь Баратынский, не успев протрезветь, схватил ведро, наполнил его водой и побежал наверх к Грымзиной, выбил у нее дверь и окатил ее с порога холодной водой.
Венера Галимзянова, ворвавшись в квартиру, закричала: "Выбрасывайте вещи!", и все, в том числе и Алик Лавров, давно жаждавший подвига во имя Флоры, побежали к ней, помогая выбрасывать в окно все, что попадало под руку. Но когда он начал метать хрусталь, Венеру хватил удар. Приехали три пожарные машины и две "скорых" - для Венеры и Грымзиной. Сбежался народ, а Шляпников, растянув меха аккордеона, запел: "Прощайте, товарищи, все по местам! Последний парад наступает..." Баяниста, в свою очередь, поколотили пожарники, подумав, что шутка с пожаром придумана им.
