Гудович слегка улыбнулся и возразил:
— О Петербурге теперь говорить нечего. Нужно довольствоваться тем, что есть под рукой. Хорошенькая женщина всегда останется ею. Будь она этуалией заграничного происхождения или «отечественной фабрикации».
Коко снова рассмеялся и с апломбом, отличавшим этого талантливого юношу, крикнул через стол, обращаясь к одиноко сидящей певице с сильно напудренным, не первой свежести, лицом:
— Добрый вечер, Зизи! Как ваше здоровье?
— Хотите, пригласим ее и еще какую-нибудь за свой столик? — наклонился он к Гудовичу.
Тот отрицательно покачал головой. Угощать певиц совсем не входило в его планы.
— Вы, может быть, думаете, что это дорого обойдется? Пустяки. Я ведь с ними со всеми знаком. Свой человек, так сказать. Если мои ресурсы слабы, то дело ограничивается бутылкой пива или кваса. В хорошие же дни, когда в моем кармане появляется презренный металл в достаточном количестве, то, конечно, я не скуплюсь. Все эти, — он бесцеремонно кивнул головой в сторону певички, — в претензии на меня быть не могут… Ну, так как, приглашаем?
Гудович решительно отказался.
— Отложим это до следующего раза. Сегодня я совсем не расположен… Публика, однако, заметно прибывает. Жарко становится, — переменил он разговор.
…Теперь почти все столики были заняты. Атмосфера, насыщенная запахом крепких духов, алкоголя и табачным дымом, делалась душной. Белый, яркий свет электричества тускнел и становился мутно-красным. Стук тарелок, хлопанье пробок, беглый смешливый разговор за всеми столиками сливались в один сплошной гул. Резкими нотами вырывались отдельные громкие восклицания, пьяный смех… И, заглушая все это, с эстрады неслись выкрики хора. Пели какую-то разухабистую, бойкую песню с притопыванием и свистом. Хор был в малоросских костюмах…
Обычные посетители ресторана, видимо, считали ниже своего достоинства уделять внимание хору. Они изредка небрежно посматривали на сцену и громко, чтобы быть услышанными, разговаривали между собой. Зато несколько новичков, очевидно, впервые попавших в шантан, всем своим внешним видом выражали свое полное удовольствие и восхищение. Особенно был заметен один из них. Он сидел рядом с нашими героями за соседним столиком и был уже полупьян Пил он водку, почти не закусывал и быстро хмелел. Его широкое, бородатое лицо, красное от выпитой водки и духоты, стоящей в зале, расплылось в блаженную улыбку. Пухлые, короткие пальцы, унизанные массивными перстнями, выбивали такт песни, и весь он, казалось, был готов пуститься в пляс, зараженный примером плясунов из хора в широчайших шароварах и бараньих шапках.
