— Не с Наташки начну я, с другого. — Матрена бросила осуждающий взгляд в сторону отца Фени. — Я понимаю, Аким, почему ты дочку свою гонишь из села — разуверился в микулинской жизни, панихиду поешь. Ладно, мол, судьба наша стариковская такая — будем спины гнуть до конца, а молодежь пусть спасается бегством. Вроде бы жалеешь ее, хочешь добра. А так ли это? Кто поднял соседний колхоз «Советская Россия»? Молодежь! Кем прославился другой наш сосед — «Заречье»? Ею же, молодежью! Сила в ней, знания! Посмотрите, какие головы у них, не девки — орлицы! Придумала же Фенька водопровод от силосной башни! И насчет газу тоже молодцы! Светлые головы у вас, девчата, только с панталыку сбивают вас зря. Идите своей дорогой и никого не слушайте. Я вот из-за Наташки сердце свое иссушила. Говорю ей каждый день: заглядывай ко мне на ферму, присматривайся, учись. Не хочет. И чего б не хватало человеку? У людей дети как дети, а тут — позору не оберешься. След ей какой-то хочется на земле оставить, да поярче. Приравнивает нас, работяг, к сгоревшей спичке. Вот, мол, ваша жизнь, как вспышка этой самой спички: полыхнула — и концы в воду. А я считаю, что это не так! Стоит ли далеко за примером ходить. Вон Ваня Пантюхин с комсомольцами сад спас, школьники вдоль дороги посадили деревца. Разве это не след на земле? Общий след, вечный! — Матрена бросила взгляд на дочь. — Королева какая сыскалась: фрык-брык, не подходи к ней близко. Да что за дурак тебе всякой глупости в башку набил? Эх, Наташка, Наташка, — голос Матрены дрогнул, — ведь я тебя когда-то от смерти спасла, собой прикрыла, думала, на старости утешение будет, а ты…
И вспомнилась Матрене метель той страшной ночи, когда она, прижав к груди, отогревала дыханием коченеющее детское тельце, а сама истекала кровью… Все рассказала Матрена людям, все поведала: как она пришла в конце войны со Смоленщины в приокское село, держа на руках девочку. Матрена говорила, и надтреснутый голос ее звенел все сильней и сильней, чувствовала она, что не унять ей сейчас свое сердце.
— Мама! — кинулась к ней Наташа.
В эту минуту она поняла, что в жизни ее произошло что-то большое, трудное…
«Значит, у меня была другая мать, и она погибла?.. Она любила меня… Но ведь и эта… Нет-нет, я знаю только одну! Я помню ее с тех пор, как она по ночам склонялась над моей постелью, и глаза ее в темноте светились добротой и нежностью. Я помню запах ее платья, шепот ее губ… Да, я дурная, упрямая! Может быть, от моих ошибок и неудач так рано побелели твои виски. Прости меня…» Наташа протянула руки вперед и вся устремилась в безотчетном порыве к той, которая спасла ей жизнь.
