Феня взглянула на грязные, тяжелые сапоги и вновь вспомнила Москву. Как раз в это время девчата прибегали с работы и звали ее пить чай. Ох, и хорошо же было! На улице холодно, а ты сидишь, греешь руки о чашку, потом пригубишь — сверху плавает кружочек лимона, тонкий аромат по всей комнате. И мимозы…
Помнится, увидев на столе у девчат душистую ветку, она выскочила из дому и помчалась на площадь Революции купить таких же цветов. Ехала с пучком мимоз в трамвае и не могла сдержать улыбки, и люди, глядя ка нее, тоже улыбались: душистые цветы юга напоминали каждому о весне, о теплом щедром солнце, о радостях жизни, о надежде на новое счастье. И хотя окна трамвая были запушены инеем, на улице еще лежал снег, люди все равно чувствовали весну — с ней вошла в трамвай она, Феня.
«Теперь там, в Москве, опять март, опять весна. Настоящая… С мимозами и улыбками…
И люди куда-то торопятся. Может, на свидание? Кто их знает. Все радостны и внимательны друг к другу.
Оттуда, из Москвы, начинается большой путь в жизнь. Москва дает людям счастье, образование. А кто я? Недоучка. Зачем вернулась в Микулино? Зачем? Слушать ругань и обиды? Глупая. Надо было от тетки уйти в общежитие того завода, на котором работают Галка и Людка. Днем цех, а вечером — школа. Глядишь, и институт не за горами…»
Феня решительно встала с охапки сена — все было ясно: она не отказывается от мечты вернуться в Москву, она это сделает — уедет, и как можно скорей!
А тут никогда не дождешься настоящей весны…
С того дня, как зацветет в лесу орешник, дед Иван Гаврилов теряет покой: просыпается рано, выходит на улицу и, задрав бороду, жадно вдыхает лесной ветер, приблудившийся случайно у порога микулинских изб. В ясных просветах заоблачной выси играют вороны.
— Значит, пришла…
Под деревьями еще лежит снег, еще по ночам прихватывают хрусткие морозцы, а орешник уже знай цветет. Никогда не ошибается орешник. Да и как ему ошибиться, когда под снегом шумят, буянят невидимые ручьи, тонкие веточки берез уже покраснели на солнце, летят дуплянки, гуси, скворцы. На ферме в сине-зеленых разводах луж замельтешили ломкие тени изгороди и пушистых верб.
— Пришла, голубушка…
— Доброе утро, отец, — здоровается Александр Иванович, появляясь на крыльце.
— Доброе утро, сынок.
Вот уже сколько дней отец и сын выходят на работу вместе. В предрассветной мгле мелькают огоньки папиросок, вычерчивая круги и какие-то замысловатые фигурки. Идут плечом к плечу, высокие, сухопарые.
