Вечерний автобус был полон, но стоять не пришлось. Какая-то девушка уступила место.
– Спасибо, – изо всех сил стараясь выказать благодарность, что давалась ей всё труднее, сказала Зоя Сергеевна.
Место оказалось у окна. Внизу шёл обогреватель, и подмерзшим ногам стало тепло, хорошо. Но нашлось, о чём волноваться, – пельмени в сумке наверняка оттаивали. Слипнутся, и потом мучайся с ними…
Отодвинула сумку как можно дальше от обогревателя, подставила кондукторше льготную карточку, чтоб отметила своей пищалкой, и стала смотреть в окно.
Природа у них неживописная. Поля, поля, и лишь в редких колках рощицы березок. Поля поделены снегозащитными полосами из тополей. Сейчас, в декабре, тополя совсем черные, страшные, как скелеты чудовищ.
И всё это до самого горизонта, до самого горизонта. Равнинная Сибирь.
Их село, как и другие здесь, среди полей. Зелени мало, а теперь так вообще серое одноцветье. Скопление сухого дерева и строительного камня.
Попросила кондукторшу остановить ближе к дому. Та поворчала: «Не положено, нам за это выговор», – но сказала, что-то водителю, и тот кивнул. Кондукторша, в свою очередь, кивнула Зое Сергеевне.
Несла сумку и с каждым шагом радовалась всё сильнее: дойдёт, и на этот раз смогла, значит, и ещё съездит, и ещё. Как нормальный, полноценный человек. Гордилась собой, очередной победой над немощью.
Вот уже прясла её поля под картошку – сейчас оно ровно покрыто снегом, а летом почти всё зарастает лебедой и свекольником. Ей картошки много не надо… Вот забор огорода, невысокий, с щелями; вот дотелепалась и до глухого забора, за которым двор.
Свернула к воротам и остановилась: сильно, но мягко, как подушкой по голове, ударила, оглушила перемена – чего-то, что привыкли встречать глаза, недоставало. Этого важного, а может, и главного теперь.
Минуту или несколько секунд, растянувшихся для неё до долгой минуты, Зоя Сергеевна старалась понять, чего же нет.
Не было елки в палисаднике. Была сорок лет, и вот исчезла.
Не веря себе, Зоя Сергеевна медленно подошла к изгороди. На снегу глубокие следы ног и проволоченных веток, зеленело несколько иголок, а на том месте, где росла ёлка, торчал пенёк и желтели крошечки опилок…
Зоя Сергеевна растерянно огляделась по сторонам. Улица была пуста, окна домов темны и безжизненны. Все, даже собаки, часто бегавшие на воле, казалось, попрятались и следили за её бедой. И деревня, ставшая родной за шестьдесят лет жизни здесь, сразу стала чужой, враждебной, опасной.
