«Океан, этот огромный жидкий мозг, не обладает никакой нервной системой — ни клетками, ни структурами, напоминающими белок. Он не реагирует на раздражение, даже на наимощнейшее. Так, он игнорировал катастрофу второй экспедиции Гезе, которая рухнула на поверхность планеты, уничтожив взрывом атомных двигателей плазму океана в полтора километра диаметром».
«Но осталась еще возможность воздействовать на поверхность океана излучением», — сказал один из членов комиссии.
«Это значило бы, — сказал Шеннон, — уничтожить то, чего мы сейчас не в состоянии понять. Да, не в состоянии понять, независимо от наших усилий и способностей. Мы должны будем задать себе вопрос: не слишком ли поспешно человечество взвалило на себя этот непосильный груз, в то время как на Земле и в околоземном пространстве скопилось огромное число еще не решенных проблем, требующих сил, средств, таланта?»
«Но ведь речь идёт о вещах гораздо больших, чем изучение соляристической цивилизации, — сказал Мессенджер. — Речь идет о границах человеческого познания. Не кажется ли вам, что, искусственно устанавливая такие границы, мы тем самым наносим удар по идее безграничности мышления и, ограничивая движение вперед, способствуем движению назад?»
«Я, все-таки, еще раз повторяю вопрос, — сказал Бертон, совершенно безучастно слушавший возникшую полемику, — я повторяю: что значит „сообщенные мною сведения почти ничему не соответствуют“? Ведь я все это видел вот этими глазами! Что значит — почти?!» — последнее он выкрикнул.
«„Почти ничему“, — мягко сказал Шеннон, — означает, что какие-то реальные явления могли, все же, вызвать ваши галлюцинации, Бертон. Самый нормальный человек может во время ветреной погоды принять качающийся куст за какое-то существо. Что же говорить о чужой планете, да еще когда мозг наблюдателя находится под воздействием яда? В этом нет для вас ничего оскорбительного, Бертон».
Бертон некоторое время сидел молча. Потом он встал.
«Мои мысли извращены, — сказал он почти торжественно. — Я вовсе не сторонник познания любой ценой… Только тогда познание необходимо и истинно, когда оно опирается на нравственность…»
«Вы ошибаетесь, Бертон, — мягко сказал Шеннон, — ошибаетесь. Познание само по себе вненравственно. Вы смешиваете понятия… Нравственным или безнравственным достижения науки делает человек. Вспомните середину XX века. Я имею в виду Хиросиму…»
«Мне хотелось бы узнать, — перебил его Бертон, — какие последствия будет иметь особое мнение профессора Мессенджера?»
