Невидимая девочка и другие истории | страница 17
Филифьонка на ощупь пробралась вглубь, за мешок с картошкой, и, накрывшись одеялом, свернулась в клубок под полкой с вареньем.
Пока она сидела, её воображение стало рисовать собственный шторм, намного чернее и безудержнее того, что сотрясал её дом. Гребешки пены превратились в больших белых драконов, смерч с рёвом закрутил и поднял в воздух столб воды на горизонте — чёрный сверкающий столб, он мчался прямо к ней, всё ближе и ближе…
Бури в её воображении всегда были страшнее настоящих, всегда. И в глубине души Филифьонка немного гордилась своими катастрофами, которые были только её, и больше ничьи.
«Гафса — дура, — рассуждала она про себя. — Глупая дамочка, которая думает только о печенье и наволочках. И в цветах она тоже ничего не смыслит. Ей меня никогда не понять. Сейчас она сидит дома, уверенная, что со мной никогда ничего не случалось. А я каждый день переживаю конец света и всё же каждый день одеваюсь, раздеваюсь, ем, мою посуду и как ни в чём не бывало принимаю гостей!»
Филифьонка высунула нос из кладовки, строго поглядела в темноту и сказала:
— Я вам покажу.
Что бы это ни значило. Потом снова заползла под одеяло и заткнула уши.
Но дело шло к полуночи, а шторм всё усиливался. К часу ночи скорость ветра достигала сорока шести метров в секунду.
Около двух пополуночи ветер сорвал печную трубу. Половина упала перед домом, остальное обрушилось в дымоход. Через пролом в потолке виднелось тёмное ночное небо с большими быстрыми облаками. Потом буря ворвалась в дом, и тут уж ничего нельзя было разобрать: в воздухе кружилась зола из камина, трепыхались занавески и скатерти, носились семейные фотографии. Перепуганные безделушки ожили, повсюду раздавался шелест, дребезг и звон, двери хлопали, картины попа´дали на пол.
Филифьонка стояла посреди гостиной в развевающейся юбке, словно очнувшись ото сна, вид у неё был дикий. «Вот он, — взволнованно думала она. — Хаос. Наконец-то. Мне не нужно больше ждать».
Она сняла телефонную трубку, чтобы позвонить Гафсе и спокойно и торжествующе сказать нечто такое, что раз и навсегда поставит её на место.
Но телефонные провода оборвало ветром.
Филифьонка не слышала ничего, кроме бури и грохота осыпающейся черепицы. «Если я выйду на улицу, крышу сдует ветром и она упадёт мне на голову, — думала она. — Если спущусь в подвал, на меня рухнет весь дом. Впрочем, дом рухнет в любом случае».
Она схватила фарфоровую кошечку и крепко прижала к груди. В эту секунду ветер распахнул окно, и стекло тотчас разлетелось по полу. Дождь застучал по гарнитуру из красного дерева, а гипсовый хемуль упал со своего пьедестала и разбился.
