Все пути — в бездну.
Уходите, глупые…
Ничтожные…
Высокий одноглазый орк медленно подошел к пустому трону и, брезгливо сплюнув, прохрипел: Трус, кудесник сраный, — и добавил, уже чуть громче: Я — в Мордор, кто со мной?..
Вон!
Все — вон!
Жалкий старик… но, уходя, они боялись смотреть ему в лицо.
Они — как и все — и всегда — уходили умереть.
Тронная зала опустела. Саруман закрыл руками лицо и отвернулся от окна. Внизу мелькали яркие огни. Кричали.
Стойте!
Бросился догонять.
Остановитесь, или — нет! идите дальше, на восток — за болота, а там…
С чудовищным лязгом и грохотом распахнулись тяжелые ворота Изенгарда. Уходили орки.
Что ж они… умирать… Шли не оборачиваясь; блики багровые играли на камнях и на лицах, кровавые сполохи света роились, взрывались — гром огня и железа… и крови…
Смотрел им вслед.
Холодно!
Опять один.
Где Грима?
И вдалеке раздавался неясный, величественный гул. Онодримы… пришли, родные…
Бежать, запереться в Ортханке и ждать, ждать — скоро вернется Грима, скоро уже.
Отражения в зеркалах завизжат, перерождаясь, умирая снова, и снова жизнь их — смерть…
Отражения станут им жизнью, сковав все их зло в неизъяснимость двух радуг; и горе твое — станет им богом; из черной жемчужины выточенный жезл сжала рука, нежная, странная кожа с легким голубоватым оттенком, длинные узкие пальцы, острые ногти, закрывая глаза, музыка-боль, бегство от боли — в бесчувственный страх: будет — мир, погребенный в Кольце!..
Ждать, скоро вернется…
Грима…
* * *
(5 марта 3019 г.)
Грима, они ушли?
Кровопийца, предатель, горло стальных стен… огни, много огней… принесите воды им… Больно, ничего; тяжело? Не видеть, не слышать, замыкать на себе, знать — больно как теперь больно… бессмысленно больно…
Не услышат уже: покой им, тишина. Гладил легкой ладонью холодный камень стены, холод замкнет в себе все. Что осталось ныне: не вечно… Камень чрез кончики пальцев вливался в пустоту сознания. Как там земля — пропадала внизу: далекие грохот и крики заставляли вернуться; да не хотелось уже никуда, мысли были — в пустоте. Сломанный жезл, порванная ткань. Ломаясь, оцарапал белую ладонь — на сером холодном камне тускло блестели капельки крови. Не было ничего. Теперь исполнилось: Бездна.
Коронован бесчестием. Еще полгода — и, видимо, — все.
Навсегда…
Грима!
Испугался — говорить больно, больно звать: не звуки — в горле заурчали и завертелись стальные колеса. Прошептал: Грима, посмотри, они ушли?
Осторожно приблизился, наклонился…
