Школ-пансионов было две: женская и мужская. Одинаковые группки зданий за одинаковыми оградами располагались на северной и южной окраинах, точно отдаленные отражения друг друга. В блумфилдском женском пансионе я и училась.
Школа мне нравилась: комнатки, где мы жили по четверо, были уютными, учителя – умными, предметы – интересными. Да и строгих порядков здесь не водилось: нас охотно отпускали гулять после занятий. Наверное, по причине полного отсутствия в городке дорогих магазинов, увеселительных заведений и плохих людей. Звучит как утопия, но было именно так. Хотя, может, этим и объяснялось, что делать было нечего, разве что разглядывать витрины с платьями и есть мороженое. Но платья шились на жительниц Блумфилда (по-провинциальному безвкусно), а на мороженое деньги давали не всем. Например, моя мать считала его крайне вредным.
В школе я могла бы завести кучу подруг, за этим меня и отправили именно сюда: считалось, что в будущем пригодятся знакомства с людьми моего круга и выше. Но девочкам я не нравилась. Манеры у меня были далеко не столь хороши, как хотела мать, своеобразный вкус проявился уже лет в десять, когда я взяла папины любимые штаны для верховой езды и сшила себе ледж. А привычка острить над всем, что давало повод, окончательно отбила у юных леди охоту сближаться со мной.
Нас таких было двое – я и Фелисия Лайт. Ее вообще невзлюбили с первого дня, когда мать – затянутая в мужской сюртук тонкая дама с поджатыми губами – распахнула дверь кабинета, где шел урок, втолкнула дочь и холодно попросила остолбеневшую классную даму:
– Вы за ней приглядывайте. Сложный ребенок.
Фелисия – высокая и нескладная, с жидкими темно-каштановыми волосами, – потупилась и сжалась, когда мать клюнула ее сухими губами в щеку и стремительно удалилась. Так мы увидели одну из знаменитых представительниц века Независимых, Хлою Лайт. Она была членом Палаты Лордов, одной из первых женщин в Парламенте. Правда, она столь же мало походила на женщину, сколь ее дочка – на нормального ребенка. Фелисия сразу забилась в угол, почти не реагировала на учителей, не говорила с нами и рисовала в тетради, за что получила пять замечаний. К концу дня за ней закрепилась кличка – Рехнутая Фелис.
Вечером оказалось, что еще кое-что ставит мисс Лайт в особое положение в гимназии: у нее была своя комната – небольшая, но полностью принадлежавшая только ей. И обучение ее было уже оплачено вперед, до конца. Конечно, у семьи наверняка было много денег, но чтобы настолько…
