— Он, кажется, казачий урядник? — сказал Угрюмов.
— Вахмистр или урядник особой роли сейчас не играет. Главное в другом, он активен, сметлив и хорошо приспособился к условиям маневренной войны. Сколько у вас из полка дезертировало за последний месяц? — спросил Бекетов.
— Человек тридцать.
— А у меня в дивизии двести двадцать семь солдат числится в бегах. Шутка ли, половина батальона! А сколько мечтают об удобном случае удрать в тайгу или перейти к красным? С кем мы останемся завтра, господин подполковник? С кучкой офицеров, с чиновниками из правительства Верховного, обкрадывающих армию на поставках провианта и обмундирования?
Угрюмов молчал. О разложении в тылу ему было доподлинно известно. Но, как тысячи колчаковских офицеров, он верил, что последний натиск решит успех кампании, и осознавал, что затянувшаяся война погубит армию.
— Давайте, Дмитрий Павлович, допьем до победного и сыграем партию в шахматы на сон грядущий.
— Осмелюсь возразить,— встал из-за стола Угрюмов.— Я что-то сегодня не расположен играть. Если то, о чем вы мне так смело и искренне сообщили, исполнится хотя бы на половину, остается пустить себе пулю в лоб. Другого выхода для себя я не вижу.
— Это никогда не поздно сделать, господин подполковник, а пока послушайте мой совет: разбросанные по хуторам эскадроны сосредоточьте в одном месте и приведите полк в состояние боевой готовности. Подобное распоряжение я завтра же отдам своему штабу.
III
Разбитые белогвардейские дивизии отступали за реку Белую. За месяц, боев от полка Угрюмова остался полуэскадрон.
Дмитрий Павлович отъехал на обочину, пропуская вперед своих кавалеристов. В конце походной колонны трусил на заметно прихрамывающем кауром жеребце вахмистр Бурсак. Каурый потянулся мордой к угрюмовской кобыле — трехлетке Грозе — и протяжно заржал.
— Ишь, жалится, сердешный,— вздохнул Бурсак,— коней запалим, ваше благородие, вторые сутки без отдыха.
— Уйдем за реку, там отдохнем.
Некоторое время они молча ехали рядом.
— К зиме, должно, вся эта кутерьма закончится,— задумчиво произнес Бурсак.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Угрюмов, с неприязнью посматривая на заросшее щетиной и покрытое капельками пота широкоскулое лицо вахмистра.
— Не осилить нам их, истинный крест. Они всю Рассею-матушку подняли.
— Ты брось паниковать, Бурсак,— взорвался Угрюмов.— Стыдись, братец, или тебе под советами захотелось остаться? Вспомни, как мы их гнали к Волге. Ничего, соберемся с силами и поднажмем. Мы еще в Самаре с тобой погуляем.
