К приходу капитана Медовик окончательно пришел в мечтательно-досадливое настроение.
— Окаянные времена, — пробурчал он, глядя, как Балансиров достает из портфеля закуску: круг колбасы и полбуханки черного хлеба. — В кого на допросе ни ткни — все хотят жить в девятнадцатом веке. Непременно в нем! Не в восемнадцатом, скажем, и не в двадцать девятом, а подавай девятнадцатый. И жить там, конечно, не петухами и чушкарями, и даже не мужиками, а держать высшую масть. Пускай захудалое, но дворянство. На каждом допросе только и слышишь — хочу, мол, туда, хочу…
Балансиров с фальшивым сочувствием вздохнул и протянул ему стопку. Медовик ненадолго оставил одеяло в покое и выпил небрежно, без вдумчивости.
— Я и сам бы хотел жить в девятнадцатом веке, — признался он после паузы, прожевывая колбасу. — Потому что это, пожалуй, самый спокойный век за всю нашу историю. После 12-го года все было ничего — ну, севастопольские рассказы, бог с ними. Ну, балканский вопрос, да достоевские соборные галлюцинации о Царьграде — и ладно. И сам 12-й год, в общем-то, ерунда, потому что Бородино не Сталинград и не кавказские горы. Так и видишь себя мелким помещиком в тертом халате. Погреб с рыжиками, наливочка, перепела. С мужичками — по-доброму, без лютости. Ключница-экономка с утиной походкой, но только чтоб не особенно воровала. Глаша с косой под боком. Неразрезанные «Отечественные записки». А заскучал — заложил кибиточку, к соседу в имение, что за пять верст, а он уж стоит на крыльце, тоже скучает. Трюх-трюх-трюх по кочкам, как думал себе Иудушка Головлев. А? Капитан? Вот был бы ты у меня в соседях — мы бы и ездили друг к другу. Чем не жизнь? Чего не хватает? Время пролетит — глядишь, и бал какой-нибудь будет уездный, с тургеневской асей. Туманы, роса, снова коса, сиреневое платье. Дальше — зимние вечера, сидишь и пишешь при свече свое ироничное и скорбное жизнеописание.
Балансиров проглотил стопку и занюхал хлебом.
— Я бы там с тоски подох, — сказал он угрюмо. — Совсем устарелая матрица.
Уловив возражение, проснулся попугай:
— Фобка Дурак!!..
— Возьми платок, накрой его, — попросил Медовик. — Ты, капитан, правильно рассуждаешь, здраво. Мечтаешь, небось, о тридцать девятом веке… Так и должно быть. Устремленность должна присутствовать… ты, часом, не пишешь, что я тут говорю?
Балансиров слабо улыбнулся.
— Ну, пиши-пиши. Грезы закончились, — Медор сменил тон. — Докладывай, как продвигается дело.
Капитан взял папку, которую до того отложил; распахнул, перебрал листы.
