— Дальше я подумал, что народ устал от безликости, от пронумерованной анонимности. Метрошные ветки и те пронумеровали. Вот хорошо бы давать автобусам, троллейбусам и трамваям имена, как пароходам: «Смелый», «Неукротимый», «Озорной», «Академик Келдыш». Народ с удовольствием знает, что если утром не протиснется в Келдыша, то поедет на Озорном. Надо обратиться в какой-нибудь рельсовый комитет.
— Это отличное начинание, — согласился Балансиров и жестом пригласил Петра Клутыча сесть. — Но я не думаю, что стоит включать его в предвыборную программу. И рельсовый комитет не ищи.
— Почему?
— Потому что они пришлют специалистов по транспортным переименованиям. И те приедут в белой машине с красным крестом.
— А-а, — нахмурился Барахтелов. Он задумчиво сгреб в кулак полукартофельный нос, но сразу отпустил и протер невыспавшиеся глазки-бусинки.
— Зачем у нас «УМКА» написано? — спросил Петр Клутыч, осваиваясь за столом.
Балансиров довольно улыбнулся, встал и начал прохаживаться по штабу, напоминая сороку в поисках сверкающего предмета.
— Это все нашего идеолога старания, — он похлопал Барахтелова по плечу. — Придумал для партии хорошее название.
— «Умеренно Мыслящий Кипучий Актив», — пояснил Барахтелов. — Нравится?
— Очень нравится, — сказал Петр Клутыч. — Только, по-моему, трудновато запомнить.
— Это не беда, — возразил Балансиров. — Никто и не будет расшифровывать. Проглотят целиком. Надо будет кому-нибудь поручить нарисовать эмблему: медвежонка на льдине, с мороженым или со штыком… Должно получиться что-то домашнее, родное, из детства, из мультфильма. Чтобы избирателю захотелось проголосовать без всяких программ и деклараций.
Петр Клутыч одобрил этот план, невольно любуясь собственным портретом, который висел под квадратными часами. «Часы истории», — припомнилось Петру Клутычу. Ему стало тревожно, и он засмущался.
— А лозунг-то! — он ударил себя по лбу, гоня неловкость.
— В литературном отделе уже подобрали, — Балансиров раскрыл записную книжку. — Удивительно простой, доходчивый и красивый. Из учебника грамматики Смирновского.
Дверь отворилась, и вошел, шаркая валенками, старик Блошкин.
— А, товарищ Блошкин! — воскликнул Балансиров. — Присаживайтесь, вы очень кстати. Мы тут с товарищами обсуждаем предвыборный лозунг. Очень интересно ваше мнение как официального старейшины.
Блошкин, приехавший с первой дальней электричкой, присел рядом с Петром Клутычем. Балансиров завербовал его лично, и дед, почувствовав себя нужным и важным, ожил: помолодел, расправил плечи. С недавних пор он даже клюкой пользовался не без пижонистой элегантности, в качестве трости.
