– Ты тоже, муж.
Втроем они направились к морю, дорогу освещали только звезды. Шум волн, далеко внизу разбивавшихся о скалы, подсказывал, когда свернуть, чтобы не свалиться в пучину. Приблизившись к краю скалы, Эми поняла, где они находятся. Это был высокий выступ, нависавший над берегом и черными камнями, где она сторожила улов много месяцев тому назад.
Мать зажгла и поставила на камни масляную лампу. Затем раскрыла котомку и достала цветок – хризантему, символ скорби корейцев. Имперская печать Японии имела вид желтой хризантемы – символа власти императора. Эми не знала, что подразумевалось первым – власть или скорбь. Отец поднял лампу, освещая цветок, и на фоне мглистого неба вспыхнула большая белая звезда.
– Мы посылаем этот цветок морскому богу-дракону во имя Ханы, нашего дитя и дочери моря. О великий, помоги ее духу, чтобы она нашла путь в посмертной жизни, направь ее к нашим предкам.
Мать бросила цветок со скалы, и тот навсегда канул в небытие. Совсем как Хана.
Мать повернулась к Эми и приказала выполнить сэбэ[13] – поклониться морскому богу-дракону. Все трое обратились лицом к морю и сделали по три глубоких ритуальных поклона. Затем постояли на прощанье, со слезами моля всемогущее божество упокоить душу их девочки.
Возвращение в тепло родного дома было медленным и похожим на сон. По дороге Эми вспоминала ритуал гут, которым давным-давно посвящали в хэнё сестру. Эми было всего четыре, но она помнила, как кружили ленты шаманки, как у нее самой ныло сердце от желания вместе с сестрой стать хэнё.
“Скоро, сестренка, ты встанешь здесь, а я буду рядом и поприветствую тебя…” В памяти эхом прозвучали слова, произнесенные той ночью сестрой.
– Ты соврала, – прошептала Эми и впервые почувствовала, что Хана и правда мертва.
В тот миг она решила впредь не думать о сестре, ибо сердце грозило разорваться от боли. Задохнувшись, Эми согнулась тогда пополам и упала на колени, говоря сестре последнее прости.
* * *
Эми вспоминала эту боль, стоя перед старушкой в красных митенках. Отголосок боли был жив и поныне. Мгновение, когда цветок упорхнул со скалы, потрясение при виде этого, а после – определенность, которая наступила, как только она до конца поверила в смерть сестры. С тех пор она тоже, как эти старые женщины, не радуется цветам, и особенно невыносимы ей хризантемы, белые они или желтые. Взглянув на женщину в красных митенках, она отогнала воспоминания. Смиренное терпение этой незнакомой старухи согрело сердце Эми.
