И никуда от этого режима не деться. Хане понадобилось две недели, чтобы смириться. Первая была самой тяжелой. Хана ничего не ела три дня кряду и три ночи безостановочно плакала. Позднее она узнала, что ей повезло – ее не отправили в подвальный карцер, куда иногда сажают непокорных или тех, кто заслуживает наказания посерьезнее порки. На третью ночь ее рыдания прервал стук в дверь.
– Хватит плакать, маленькая Сакура. Довольно. Это была Кейко. От испуга Хана замолчала. Кейко могли наказать за появление в ее комнате, отправить в подвальную камеру, о которой девушки рассказывали шепотом.
– Соберись! – сказала Кейко, суровый тон не соответствовал сочувственному выражению лица. Она нагнулась к Хане и отвела ей волосы с глаз. – Я знаю, о чем ты думаешь. Что тебе хочется умереть. Нам всем хотелось умереть в первые ночи. – Хана не ответила, и Кейко спросила: – Мечтаешь увидеть маму?
Маму. Нож в сердце.
– Я никогда ее не увижу. Я это знаю, – прошептала Хана, отворачиваясь. В голове зазвучали женские голоса с рынка. Даже если она переживет происходящее и вернется домой – что станет с родителями? Они умрут от горя.
– Если умрешь, наверняка не увидишь. Подумай о матери. Она так и не узнает, что с тобой случилось, и будет терзаться всю жизнь.
Перед глазами Ханы всплыло лицо матери, искаженное от горя, когда им доставили дядин меч. Сестру она спасла, а мать погубит. Нет, она вытерпит самую жестокую пытку, какую можно вообразить, но не уничтожит семью.
Но что дальше? День за днем она будет страдать, пока… сколько это продлится? До конца войны? Пока не забеременеет? Или пока не умрет? Мать и тогда не узнает о ее судьбе.
– Обещаю, что ты ее увидишь. Ты здесь не навсегда. Мы пробудем здесь сколько придется и разъедемся по домам.
Кейко все говорила, но Хана уже не слушала. “По домам”. Дом казался недостижимо далеким – местом из снов. Да и найдет ли она дорогу домой? Неужели Кейко говорит правду и ее отпустят?
– Давай-ка приведем тебя в порядок.
Кейко объяснила ей, как следует подмываться, и, когда Хана не отреагировала, сделала все сама.
У Ханы не было сил ее остановить. Антисептический раствор обжег сильнее, чем соленая вода при порезе, но Хана не издала ни звука. Кейко все говорила и говорила, как будто достаточно заполнить тишину – и все образуется.
– Война не продлится вечно, и ты здесь тоже не навечно. Соберись с силами, выживи, когда-нибудь тебя отпустят и ты вернешься к маме.
Хана посмотрела ей в глаза. Она не понимала, стоит ли верить этой многоопытной гейше, но та не отвела взгляд. Казалось, она вызывала Хану на спор. Хана не издала ни звука. После долгой паузы Кейко заговорила вновь:
