– А раз ты поедешь домой, тебе надо следить за собой, пока ты здесь. Мыться после каждого солдата, съедать все, что дают, стирать одежду и прибирать комнату, чтобы не подхватить заразу от насекомых. Вот так мы и выживаем.
Кейко ушла, и Хана, снова улегшись на тощую циновку, уставилась в темноту и прислушалась к новым звукам вокруг – женщинам в их комнатах, скрипучей крыше, подвывавшему в стрехах ветру.
– Мама, забери меня отсюда. – Она повторяла это в пустоту вновь и вновь, пока слова не превратились в монотонный речитатив, проникший глубоко-глубоко в мозг.
* * *
Прошло две недели, Хана уже привычно следовала советам Кейко, ей удавалось не думать о смерти. Взамен она думала об обещании Кейко: настанет день, когда их всех освободят и она снова увидит семью. Солдаты продолжали выстраиваться к ее двери. Они не били ее, если она лежала неподвижно. Им было будто все равно, жива она или мертва, – им было достаточно ее тела.
Хината посоветовала Хане особый чай для облегчения боли между ног и во всем теле. Хана сделала пару глотков, но ей не понравилось. Голову словно в туман окунули. И непонятно, спишь ты или бодрствуешь. Позже она узнала, что это опиумный чай, и больше к нему не прикасалась. В школе детям рассказывали про опиум, про то, что употребляют его только слабые да ущербные. В первую очередь – китайцы, извечный враг корейцев.
Хана отказалась от особого чая отчасти из страха привыкнуть, но в основном – потому что хотела сохранить здравость рассудка. Хината пила опиумный чай постоянно. Это был ее способ выдержать, выжить. Хана знала, что это не для нее. Она утратит ясность мышления и снова соскользнет к мыслям о смерти. Воспоминания о доме прочны, но прочна и каждодневная бордельная мука.
Отказаться от опиума – первый шаг к выживанию. Когда разум чист, она может укрыться в воображаемом мире. И как только приходили мужчины, Хана соскальзывала в фантазию, ныряла в морскую глубину. Солдат входил в нее, она задерживала дыхание, и ей казалось, будто она и правда под водой – перед рывком на поверхность, к воздуху. Она никогда не смотрела мужчинам в лица. Лучше вообще не считать их людьми. Это машины, которые она должна обслуживать. Рано или поздно это заканчивалось, потому что всегда все заканчивается, и она засыпала. Она сама управляет своим сознанием и выбирает, что туда впускать, а что – нет.
По утрам первая мысль Ханы – всегда о море. В голове ее шумели волны, разбивающиеся о скалистый берег. Встала ли уже мать? Что она делает – готовит завтрак сестре и отцу? Обычно мать варит рисовую кашу с морской капустой и рыбой, что остались от ужина. Иногда жарит яйцо, потом мелко-мелко режет и добавляет в кашу. Хана чувствовала солоноватый вкус, и рот наполнялся слюной. В борделе им редко дают что-то помимо пары рисовых шариков или миски водянистого риса, которые готовит старая китаянка. На дне, если повезет, можно найти немного японских пикулей. Убогий огород часто разоряли солдаты, которые тоже были вечно голодные.
