Мы вдруг поспешили к берегу, спотыкаясь на мелководье, и свалились друг на друга на мокром песке. Мы были пьяны от алкоголя, от наготы, от того, что нас могут увидеть. Какое-то время мы лежали не двигаясь – не зная, что делать дальше.
Мы заползли обратно в тень нависшей скалы. Каждый сжимал рукой член другого и жадно пожирал чужой рот, пока наконец соседство дороги не напомнило о себе и не напугало нас. Когда машины сворачивали налево, на песок ложились полосы света от фар, освещая наши сплетенные руки и ноги. Мы все время замирали, слушая, не идет ли полиция, – здешние пляжи патрулировались по ночам. В конце концов страх одолел нас, и мы торопливо оделись и побежали по променаду обратно к своим велосипедам.
Мы не остановились у булочной купить теплую бриошь – обычное завершение наших вечеров. Мы поехали дальше, держась за руки на пустынных дорогах, – иногда опасно близко к краю берегового обрыва. А иногда на дороге возникали машины и резко виляли, возвращаясь в свою полосу, – водитель не ожидал, что кто-то может ехать навстречу.
На вилле мы бросили велосипеды у боковой калитки. Эллис достал ключ, и мы прокрались в коридор. Аккуратно переступив скрипучую среднюю ступеньку, мы ворвались в комнату. Ставни были закрыты, воздух неподвижен. Мы были одни и держались как незнакомцы. Я так нервничал, что горло сжал спазм. Мы были вдвоем и не знали, что делать, – приходилось полагаться на инстинкт.
«Я хочу», – сказал я.
«Я тоже», – сказал он.
Он запер дверь. Надежно прикрыл замочную скважину, повесив на ручку двери полотенце. Каждый из нас разделся самостоятельно – мы вдруг ужасно застеснялись. «Я не знаю, что делать», – сказал он. «Я тоже», – сказал я. Я лег и раздвинул ноги. Притянул его к себе, так что он оказался на мне, и велел ему не торопиться.
Снизу донеслись звуки завтрака.
«Le café est prêt!»[23] – завопила мадам Курнье.
Я проснулся голодным. Выскользнул из-под простыни и подошел к окну. Открыл ставни, и теплый бриз обнял мое тело. Я оглянулся на спящего Эллиса. Мне хотелось разбудить его. Мне хотелось его снова и снова.
Я отошел от окна и натянул плавки. Встал на колени у кровати и подумал: «Он скоро проснется и начнет думать о том, что случилось вчера ночью. Будет задаваться вопросом: что это значит, кто он теперь. И устыдится, и тень отца незримо встанет над ним. Я знаю это, потому что знаю его. Но я этого не допущу».
Он зашевелился. Открыл глаза. Сел, еще не понимая, где он, и почесал слипшиеся от соли волосы. И внезапно вот оно – покраснел, смутился, отпрянул. Но я успел вмешаться. «Эта ночь была прекрасна», – сказал я. Прекрасна, прекрасна, прекрасна. И я стал прокладывать дорожку из поцелуев – прекрасна, – пока мой рот не наполнился, и мы вбирали друг друга ртами, пока у нас не перехватило дыхание.
