Помню, как дремал под ритм поезда, слушая ночные звуки железной дороги, – мы неслись, пронзая Лион, Авиньон, Тулон, и наконец ворвались в утреннее солнце Сан-Рафаэля, где уже ждало такси, чтобы отвезти нас в Агай, на виллу Рош-Роз, наш девятидневный приют. В машине мы озирались по сторонам, лишившись дара речи. Жгучий цвет неба заткнул нам рты.
Комната была белая и просторная, с двумя одиночными кроватями у окон, закрытых бледно-голубыми ставнями. Пахло свежевымытым терракотовым полом, и еще соснами. Я раскрыл ставни, и полоса солнца упала на пол. На заднем плане высилась красная громада горного массива Эстерель, на переднем – приоконные ящики с туберозами. Наверно, мы в жизни не видели ничего прекрасней. Я вспомнил Дору и заговорил: «Твоя мама…»
«Я знаю», – ответил он, как всегда. Отработанным движением захлопывая дверь, открывать которую – слишком больно.
Хозяйка виллы мадам Курнье одарила нас нарисованными от руки картами окрестностей, и мы тут же покатили на велосипедах в Сан-Рафаэль, чтобы занять скромные места на битком набитом пляже. Наши серые застиранные полотенца словно ежились от стыда среди разнообразия и многоцветия других. Мы занимали одни и те же места много дней подряд, и кожа под пленкой кокосового масла шипела и поджаривалась, а потом мы бросались в слабенький средиземноморский прибой, чтобы остыть и исцелиться.
Помню ощущение: как будто до этих дней ничего не было. Словно цвета и запахи новой страны стерли память, словно каждый день мы откатывались обратно к Первому Дню, дарящему возможность испытать все заново. Я был собой, как никогда раньше. Я был созвучен своему истинному «я» и своим способностям. Момент подлинности, когда судьба и чертеж сливаются в одно и все оказывается не просто возможно, а доступно – лишь протяни руку. И я влюбился. Безумная, опьяняющая любовь. Думаю, он тоже. Ненадолго. Но я так и не узнал доподлинно.
Мы сидели в излюбленном баре на пляже, опьяненные коктейлем из пастиса и Франсуазы Арди, время было уже позднее, и мы слышали, как у нас за спиной собирают со столов стаканы.
«Пойдем», – сказал он, и мы вышли с террасы и ощутили ступнями прохладу песка. Мы пошли дальше вдоль пляжа, прочь от своих велосипедов, и перелезли через камни на дальнем конце бухты, в том месте, где дорога поворачивала к пляжу Фрежюс. Здесь было укромное место, скрытое от глаз людей, чьи голоса доносились сверху, с променада. Мы выбрали местечко у скалы, равноудаленной от дороги и моря. Эллис огляделся и начал быстро раздеваться. Это было так на него непохоже, что я расхохотался. Он сбросил трусы и голый побежал в воду, сверкая белыми ягодицами. Отплыл от берега, перевернулся на спину и лег на воду. Я торопливо разделся и последовал за ним. Подплыл к нему, поднырнул, утянул его в воду и поцеловал. Он не сопротивлялся. Мы со смехом вынырнули, повернулись друг к другу, и он прижался грудью к моей груди. Его ноги обвились вокруг моих. В тот миг, далеко от дома, я видел это у него в глазах. Здесь все было по-другому.
