За соседний стол протиснулась девица в лыжной куртке, на язычке молнии болталась картонка пропуска на подъемник.
– Где катались? – спросил я праздным тоном.
– Мэд Ривер. – Она, взглянув на Холли, тут же определила меня в разряд безопасных самцов и приветливо улыбнулась.
– «Проверь себя на прочность», – усмехнулся я – это был слоган Мэд Ривер. – Не страшно было?
– Вообще-то страшно. Там ведь не только угол, там все спуски узкие – справа-слева камни, скалы. Два дня назад…
Я так никогда и не узнал, что там случилось два дня назад, поскольку появилась официантка и загородила своим широким торсом мою собеседницу. Холли, жуя картошку, исподлобья зыркнула на меня.
– Я все маме расскажу, – прошипела она. – Как ты пристаешь к незнакомым женщинам. Все расскажу.
– Губы вытри, ябеда. И подбородок. Вся в кетчупе – смотреть противно.
– А ты не смотри!
Я хмыкнул и уставился в телевизор. Угроза меня не напугала – наш двухлетний роман с ее мамой почти выдохся и вошел в заключительную стадию, тот грустный период, когда на место страсти приходит жалость, восторг узнавания сменяется скукой, а после торопливого спаривания становится так тоскливо, что хочется выть.
Немой чукча в телевизоре продолжал беспомощно разводить руками, снег все сыпал и сыпал, я сделал еще глоток – с хмельной холодной горечью на меня снизошло озарение, похожее на тихое счастье: господи, как все просто – я ей все скажу сегодня! Через два часа! Прямо в аэропорту – сдам ей дочь, чмокну в щеку, возьму такси, господи, как же все просто!
Синева за окном разливалась и ширилась, канадские горы весело сияли девственным снегом, мне стало радостно, точно добрый ангел наделил меня тайной силой, неким скромным, но чудесным талантом. Подмигнув соседке-лыжнице – она удивленно оторвалась от своего скучного салата, – я быстрым жестом украл из корзины несколько картофелин, обмакнул их в кетчуп и сунул в рот. Холли с ненавистью взглянула на меня, поджала губы и снова уткнулась в экран своего телефона.
Такой же взгляд мне предстояло выдержать через два часа – удивительное сходство матери и дочери, поначалу казавшееся забавным, теперь раздражало и отдавало какой-то генетической патологией. Я не про идентично русые волосы, не про вздорную нижнюю губу и не про зеленоватую тень в глазах – внешняя похожесть тут вполне логична. Поражало сходство жестов и ужимок: вопросительно вздернутая бровь или равнодушное пожимание одним плечом, или вот этот ледяной взгляд снизу-сбоку, такой птичий, такой злой – вот от этого у меня порой мурашки пробегали по спине.
