Шесть тонн ванильного мороженого | страница 114
Да, вот что еще: если женщина уверяет вас, что не собирается иметь детей и не мечтает выйти за вас замуж, то, скорее всего, вы ее больше не увидите. Если же вы продолжаете с ней встречаться и убеждены, что она говорит правду, то вы безусловный идиот. Вроде меня.
Алекс в данном случае имя женское, сокращенное от Александры. К России, слава богу, отношения не имеет, хотя я и звал ее Шурой, иногда Сашей, шутливо, на русский манер. Ей особенно нравилась Шура: для англоязычного уха в нем корень «уверенность», а уж чего-чего, а уверенности в ней было с избытком. Но этот факт выяснится чуть позже.
Для полноты картины к имени следует добавить пару длинных и стройных (но вовсе не тощих, как у этих жилистых страусих с подиума) ног, также пару задорных сисек, крепкую и круглую задницу, которую было просто невозможно не похлопать, погладить или хотя бы потрогать. Ключевое слово здесь – «было». Прошедшее время.
Мы познакомились… хотя нет, слишком банально. Скажу так: виной всему теннис. Та самая игра с мячиками лимонного цвета. Она лупила по ним звенящей ракеткой, и мячики послушно летели именно туда, куда ей хотелось. Это вовсе не так просто, как может показаться со стороны. И это производило впечатление. Иногда эти мячики залетали мне в самую душу, да так метко, что я только охал.
Не говоря уже про бесстыже загорелые в апрельскую пору ноги и порхающую белым морским флажком юбку. Хотя, если честно, белый флаг больше подошел бы мне, я вообще не отличаюсь стойкостью в баталиях с противоположным полом – моментально сдаюсь на милость победителя. Но этот случай был явно особым: то ли моя детская зазноба Бэкки, тряхнув рыжими кудрями и мелькнув белыми гольфами, снова ущипнула меня за самое сердце, преобразившись в ловкую теннисистку, то ли застрявшая зима решила напоследок выкинуть забавный фортель.
Алекс была вылитая Весна с картины Боттичелли, той самой, из Уффици. Хотя сходство это, возможно, мне лишь мерещилось, я всегда был неравнодушен к боттичеллиевским флорентийкам с их насмешливо вскинутой бровью и по-детски надутым губам на аристократических, бледно-фарфоровых лицах. Еще у нее был превосходный вестибулярный аппарат; мы шли набережной, ветер рвал белые облака и гнал их клочьями по голубому, она вдруг сунула мне в руки свою ракетку и, лихо запрыгнув на парапет, как ни в чем не бывало (даже не прервав фразы) зашагала своими изумительно золотистыми ногами по узкой кромке камня. Я знал Алекс всего два часа, но, если что, клянусь, прыгнул бы за ней в ледяную воду Ист-Ривер. Однако обошлось. В тот раз, по крайней мере.