– Лярва севильская… Вот я тебя сейчас…
Стоя на коленях, он вонзил нож в холст и с треском распорол его по диагонали. Потом вонзил еще и еще раз, кромсая полотно и ковер. Когда на подрамнике остались лохмотья, Басманов разломал раму, сунул все в камин.
– Что, не хочешь гореть, шмара? Не хочешь?!
Он схватил бутылку «Джеймисона» и с размаху хряснул о каминную решетку. Осколки весело брызнули во все стороны. В камине полыхнуло, синие огоньки побежали по ковру.
«Как керосин… там, в Гончарной слободе…» – подумал Басманов, глядя на шустрые языки пламени.
Он опустился на ковер, лег на бок, сунул кулак под щеку. Не отрываясь от огня, пробормотал:
– Что же вы со мной, суки, сделали…
Лицу стало тепло, Басманов улыбнулся – он вспомнил, как отец первый раз взял его на рыбалку. Солнце еще не взошло, сизый туман полз по озеру, по темной и неподвижной воде, похожей на черный лед. Их лодка скользила сквозь шуршащий камыш, на острых ярко-зеленых листьях сидели сонные стрекозы, похожие на изумрудные украшения. А вечером они варили уху из окуней, тянуло горьким дымом и укропом. Басманов, шестилетний Илюша, лежал на траве, уставившись в костер – там можно было разглядеть пылающие замки, волшебные арки мостов, шпили готических соборов. Ему мерещились рубиновые сады, лимонные скалы вырастали и рушились, исчезали без следа. Но на их месте тут же появлялись новые утесы и новые пики. Ничего чудесней он в жизни не видел. Он лежал и тихо радовался: какой же он счастливый, как же ему повезло, какая же замечательная штука – эта жизнь. Прекрасная и бесконечная штука.
Пожарные приехали не сразу, огонь полыхал уже вовсю. Блестя касками, они сноровисто размотали шланги, подключили брандспойты. Пламя ревело, клочьями рвалось в небо. Водяные струи, тонкие и беспомощные, испарялись, не причиняя огню никакого вреда. Через час от дома осталась черная труба, куча углей и серый столб дыма, уходящий прямо в ночное небо.
Я сижу и вглядываюсь в мертвый океан, в едва различимую линию горизонта. Вода и небо почти одного цвета и напоминают лист кровельной жести, согнутый пополам.
Ты мне скажешь, что это не самая удачная из моих метафор. Скорее всего, ты права.
1
Людям присущ интерес к событиям и обстоятельствам трагического свойства, им нравится читать про неприятности. Про всевозможные страдания, разнообразные переживания и муки. Вынужден огорчить сразу – читатель ничего такого здесь не найдет. Жизнь моя почти лучезарна и покрыта тонким слоем позолоты, а по вкусу напоминает зефир в шоколаде. Точнее, суфле. То самое, из детства, в золотистой фольге и с палевым бумажным пояском. Фабрика «Красный Октябрь», кажется, если не ошибаюсь. Воспоминания о детстве любого взрослого человека – как ускользающий сон, мои воспоминания – вдвойне.
