– Документы, говорю! Чего не ясно-то? К кому?
– Славик, ты что? – изумился Илья. – Я ж Басманов. «Лексус» стальной металлик… Тридцать семь, пятьдесят два…
На тропинке его облаяла собачонка, чуть на сорвалась с поводка. Илья замахнулся на шавку, выругался. Молодая хозяйка, в розовых мушкетерских сапогах на высоченных шпильках, утянула тявкающую тварь. Напоследок повернулась и с ростовским говорком изобретательно обматерила Басманова.
– Понаехало быдло… Лимита… – морщась от приторного парфюмерного духа, пробормотал Илья, роясь по карманам.
6
Дома никого не было. Басманов разжег камин, шаркая, походил из угла в угол. Достал из бара бутылку ирландского, налил полный стакан. Медленно опустился в кресло и, не отрывая взгляд от огня, выпил до дна. Выпил не торопясь, как воду. Налил еще.
Березовые поленья занялись, огонь, весело потрескивая, заплясал по бересте. Стало светлей, по потолку и стенам забродили, загуляли рыжие тени. Его взгляд остановился на картине. Мазки маслянисто блестели и переливались. Шевелились, будто гусеницы.
Зазвенел телефон, Илья вздрогнул, дернулся из кресла, а потом, словно передумав, снова опустился. Включился автоответчик. Ирен, пьяно растягивая слова, шмыгала носом:
– Бася, ну где ж ты? Мобильник не отвечает… Бася… у нас горе…
«Лялька!» – Сердце у Басманова ухнуло куда-то вниз и там застыло.
– Лялечка, дочурка наша сбежала с этим, с Маликом. В Махачкалу… С абреком этим… Мне эсэмэску отправила: «Не ищи, уехала с Маликом в Махачкалу». Ба-ася, ну где ты?
Илья впился ногтями в поручни кресла. На том конце послышались голоса, Ирен высморкалась, кому-то крикнула: «Да приду сейчас, приду! Лола, отстань, твою мать, дай с мужем… Блин!» Что-то упало и со стеклянным звоном разлетелось. Ирен выругалась, телефон затрещал. Потом раздались гудки.
Басманов закрыл глаза, откинул голову. Едва слышно простонал:
– Что ж вы, суки, со мной-то делаете?
Потом встал, его качнуло, но он удержался, схватившись за спинку кресла. Тихо засмеялся, пошел на кухню. Вернулся с ножом, двенадцатидюймовым, золлингеновской стали. Он им обычно разделывал индейку или баранью ногу.
Привстав на цыпочки, хотел снять картину. Веревка зацепилась, он стал дергать, тащить подрамник вниз.
– Ах ты, шалава мадридская! Кармен, твою мать! А ну поди сюда!
Басманов подпрыгнул и всей тяжестью повис на раме. Крюк хрустнул и с куском цемента вырвался из стены. Илья вместе с картиной кубарем покатился по ковру.
