— И пошёл?
— Пошёл! — расхохоталась она, — Ты, конечно, не помнишь, как сам учился ходить. А мне постоянно доставалось от твоей почтенной матери, что у тебя то носик разбит, то коленки содраны.
— Значит, упал? — спросил я. — Тогда чему же ты радуешься?
— У каждого первые шаги заканчиваются падением, — спокойно заметила Дексифея.
Её слова резанули меня по живому. Чем я сейчас отличался от Эвксанфия? Я ведь тоже едва учился ходить!
— Ты ведь помнишь меня в его возрасте?
— Да, Минос, — отозвалась она и нежно погладила меня по голове. — Я очень любила возиться с тобой. Все девочки в юном возрасте охотно нянчат малышей.
— Я падал чаще своих братьев?
— Куда чаще, чем Радамант, но вряд ли больше, чем Сарпедон. Тот тоже был редкостным непоседой, — улыбнулась своим воспоминаниям Дексифея. — Кажется, у тебя ноги не поспевали за твоими желаниями. Да хранит Эвксанфия Гестия, пусть ему первые шаги дадутся легче, чем его отцу!
О, Гестия, хранительница родного очага! Спасибо тебе за то, что есть на свете человек, с которым можно вот так беззаботно болтать о всяких незначительных вещах.
— Ну, а дальше-то что было?
— Что было? — спохватилась Дексифея. — Эвксанфий завопил на весь дворец. Я, конечно, подошла к нему, утешила, а потом вернулась к корзине, вынула самый пестрый цветок и поманила Эвксанфия. Видно, ему понравилась яркая игрушка. Он постоял немного, а потом сделал первый шажок. За ним — другой. Ты бы видел, Минос, как смешно припечатывал он своими щенячьими ножками! Завтра посмотришь. Он уже бойко ходит.
Я заразился её весельем и подхватил тихий, похожий на перезвон тонких серебряных пластинок, смех Дексифеи. Запрокинув руки, обнял её.
— Ты не боялась, что он снова упадёт?
— Боялась. Но если бы матери оберегали своих детей от малейших ушибов, их сыновья так бы и не научились ходить, — ласково проворковала она.
Я вдруг ощутил, что ни напряжения во всем теле, ни стиснутых зубов, ни головной боли и в помине нет. Поймал её руки. Прижал к губам.
— Ты настоящий мудрец, Дексифея. Отвлекла меня от мрачных раздумий своим разговором, как Эвксанфия пестрым цветком. Если бы дети помнили боль ушибов, они не научились бы ходить.
Я притянул её к себе, поцеловал.
— Перестань, я уже и так мокрая с ног до головы! — воскликнула Дексифея, ничуть не пытаясь освободиться из моих рук. Лицо у нее было счастливое, она просто лучилась теплой радостью и нежностью. Мне захотелось прижаться к ней всем телом.
— Иди ко мне, — прошептал я, притягивая её к себе. Осторожно потянул тесемки на корсаже, распустил их, забрался руками под тонкую ткань. Дексифея слегка отстранилась, хотела было закрыться, но спохватилась. Впрочем, этого мгновенного порыва оказалось достаточно, чтобы я угадал её желания. Это с ней было уже не первый раз. Особенно после родов. Ей самой не хотелось близости. Она отдавалась мне, только чтобы доставить удовольствие своему возлюбленному. Что же, Дексифея никогда не была огненной любовницей, неукротимой, как львица. И не за страстные ласки любил и ценил я эту женщину. Мне захотелось сделать ей приятное. Поглаживая её грудь, я зевнул и, извиняясь, пробормотал:
