Я, приподнявшись на цыпочки, порывисто обнял женщину и впился в её губы. Она покорно ответила на мой поцелуй. Как сейчас помню, что от неё пахло шафраном и полынью. Я спрятал лицо на её груди.
— Ты устал, Минос? — спросила Дексифея.
— Да, моя вечерняя звезда. День был слишком долог, а шум праздников и пиров утомляет меня.
— Я знаю, — отозвалась она, осторожно гладя мои волосы. — Я ждала, что ты посетишь меня сегодня, и приготовила ванну, как ты любишь. Хочешь?
— Да, — прошептал я. — Не зови рабынь. Мы будем одни.
Она улыбнулась, и в углах её глаз появились едва заметные морщинки.
Мы прошли в баню. Нетерпеливо избавившись от украшений и набедренной повязки, я забрался в широкую алебастровую ванну, наполненную горячей водой. Жадно вдохнул аромат травяных настоев. Дексифея взяла в руки мягкую губку. Я махнул рукой:
— Не надо. Просто сядь рядом.
Она кивнула. Я улегся поудобнее и закрыл глаза. Женщина взяла гребень и принялась аккуратно расчесывать туго свитые пряди моих волос, щедро умащенные благовониями. Но как ни берегла меня она, каждое прикосновение гребня причиняло мне боль: кожа на голове была натянута, как на тимпане. Дексифея почувствовала это, отложила гребень, запустила тонкие пальцы в мою гриву и начала осторожно поглаживать подушечками пальцев, разгоняя боль.
Я был благодарен ей, что она не расспрашивает о походе. Но и молчать мне не хотелось.
— Чем порадуешь ты меня, возлюбленная Дексифея? — спросил я — Заботы и дела мои мелки, лавагет[30] Минос, — произнесла она. — Но полагаю, что кое-какая весть возвеселит твоё сердце. Эвксанфий пошел.
Новость действительно порадовала меня. Не то чтобы этот орущий комочек сильно занимал мои мысли, но мне, самому ещё щенку, было лестно, что теперь я могу называться отцом. И Дексифея время от времени рассказывала о маленьких победах моего первенца.
— Вот как? — больше для того, чтобы дать тему для разговора, улыбнулся я. — И давно это было?
— В третий день молодой луны, — отозвалась она.
То есть, дней десять назад. Для Дексифеи эта весть уже утратила прелесть новизны. Или она слишком хорошо понимала, что меня все эти зубки и первые слова волнуют куда меньше, чем её? В любом случае, она продолжила без того приторного умиления, которое мне всегда было непонятно в матерях, говорящих о своих младенцах:
— Как дети начинают ходить? Он стоял у столика, а рабыня принесла корзину с цветами. Я пошла к ней навстречу. А Эвксанфий, видно, погнался за мной, выпустил ножку стола, за которую держался…
