— Я т-теб-бя и там, в у-уг-глу, от-тсюда д-достану!..
Потом пан Цаба, весь красный, вернулся из своей комнаты в класс и отпустил кучера. А пан Вильчицкий остался там, в комнате учителя…
Цаба уже и корову привел из имения. А с месяц назад, когда ребята пришли в школу, Акулина мыла две залитые кровью скамейки. Это было уже не в первый раз. Осмаленные и обмытые свиные ноги и голова с камнем в пасти лежали на первой парте. На столе, рядом с глобусом, стояла большая миска с синеватой требухой. Ребята обступили Акулину.
— Что? — спросил Левон. — Уже вторую ухайдакали? Верно, Вильчицкий Юле дал?
Но Акулина только возила тряпкой по скамье и молчала. Тогда Левон толкнул Даника на Акулину, и та шлепнула его грязной тряпкой по лицу. Тьфу, кажется, еще и сейчас воняет!.. Все — и школа и сам учитель воняет кровью и требухой…
«Панский подлиза», — говорят в деревне про Цабу.
Пока Даник раздумывал, стоя на коленях, большаком из местечка брела по талому снегу Акулина. В старых солдатских валенках, задыхаясь, она несла с почты большой тюк. Вот она мелькнула в окне… во втором…
— Книжки! Книжки несет! — зашумели дети.
Акулина внесла пакет, напустила со двора холоду, натащила валенками снегу.
— Ух, пане! — вздохнула она, поправляя платок. — Чтоб их холера взяла!.. Вот вам еще и записка.
— А ты не ругайся, дура. Пошла вон!
Акулина сгорбилась и вышла.
— Ну вот, — сказал учитель. — Получайте то, чего так хотелось вашим родителям. Тутай — бялорусске элементаже «Зорька». Кто из вас уже умеет читать?
Даник оглянулся. Да и оглядываться не надо — и так слышно, как заговорил, поднял пуки весь класс:
— Я! Я! И я!..
— Праве вшысцы, — проворчал пан Цаба. — Ну что ж, пшынай-мней не тшеба мне будет лишне заврацаць себе голову[6].
Он помолчал.
— А кто же вас научил? — спросил он.
Оказалось — кого отец, кого даже мать, кого — старший брат, а троих — Яна Буслика, Влодзимежа Чарадойлу и Шимона Мамоньчика, как называл их учитель, — научил Данель Малец.
— Ты? — переспросил пан Цаба. — А ну встань!
Даник встал и обернулся к классу.
— А кто тебя научил? Ну, чего в землю смотришь?
Сивый молчал, только исподлобья поглядывал на учителя.
— Не скажешь? — продолжал пан Цаба. — Думаешь, я сам не знаю? Иди обратно в свой угол!
Даник повернулся и привычно стал на колени.
Он не сказал, не назвал своего настоящего учителя. И не скажет. Не пану об этом рассказывать!..
Четыре месяца прошло с того дня, как у них в Голынке, как и во всех окрестных селах, состоялся сход, на котором крестьяне потребовали от панов школы на родном белорусском языке.
