— Ну, с Богом, — сказал Ефим, убедившись, что все как надо: и лодка не протекает, и вещи хорошо размещены, и весла уже в уключинах, и даже шест лежит на дне — пригодится, когда будут плыть обратно против течения.
Старик, даже не пожав никому руки, дескать, ненадолго плывем, нагнулся, обнял Петрика. Тот попробовал заплакать, но Ефим успокоил его, сказав: «Ну-ну, ты же мужик, мамке помогай, большой уже...» — и потихоньку ступил в лодку. Она качнулась, он устоял, затем уверенно прошел вперед, устроился на носу суденышка.
Валик не спеша сел на весла, мужчины оттолкнули лодку от берега, река подхватила ее, понесла.
— Дядя! — не сдержалась Катя. — Смотри, не задерживайтесь там. И Иосифу скажи, что ждем его.
— Неужто не скажу! — крикнул Ефим. — Обязательно скажу. Без него не вернусь.
2
...Долго лежал на земле Иосиф. Вспоминал, как привез сюда Теклю. Хутор ей нравился. Он заменил ей дом. Нравился лес вокруг хутора. Река нравилась. Ведь Дубосна протекает недалеко и от ее деревни, в которой она родилась, жила с родителями, из которой когда-то за Авдея замуж пошла. Но знала Текля, что теперь ей туда пути нет и, пожалуй, уже никогда не будет. Знала, если бы и пришла в деревню, опять очутилась бы в Сибири: никто за нее не заступился бы, как и не заступился тогда, когда ссылали.
И болота здешние любила: клюквы, голубики, по берегам — брусники — россыпи несметные. А еще болота оберегали ее и Иосифа от тех, кого они боялись. Если бы не было болот, сюда уже давно добрались бы люди... Здесь с Иосифом ей было спокойно. И она радовалась этому спокойствию, к которому, кажется, привыкла сразу, как приплыли сюда. Хотя спокойной она была уже вскоре после того, как убежали из города, где Иосиф нищенкой встретил ее на базаре и, как говорила, спас от погибели.
Кажется, успокоилась сразу, как только город исчез за первым же поворотом реки. Наверное, ее успокоило то, что за ними никто не гнался. (Позже как-то сказала, что была уверена — если бы их даже и догнали те, от кого сбежала, Иосиф кровушкой умылся бы, но ее не отдал.)
Значит, она считала, что Иосиф не боится, а он боялся, и еще как, только не показывал этого. Он уверенно правил своим суденышком, заставлял себя не оглядываться, хотя время от времени косился назад, соображая, как и чем будет отбиваться, если догонят. Веслом, шестом?.. А Текля, обессилевшая, исстрадавшаяся, как легла на дно челна на его стеганку, так сразу и уснула.
Какое же это было дорогое для него мгновение, когда она, укладываясь на стеганку, говорила: «Мне с тобой, Осипка, ничего не страшно, даже смерть...»
