Тут Оскар растопырил все десять пальцев, будто нечаянно измарался в какой-то гадости.
Секретарь, чем-то удивительно похожий на письмоводителя Видершейна, многозначительно и сугубо для себя поднял брови.
— В Вюрцбурге девяносто тысяч жителей. Почему вы решили, что подозрение падет именно на вас? — Следователь наклонился вперед и поймал бегающий взгляд Оскара.
— Такое у меня было чувство. Я тогда же сказал приятелям: так вот и влипнешь, здорово живешь, в историю… Сколько невинных попадает в тюрьму. Моего приятеля ведь тоже было посадили.
Господин Тэкстэкс побарабанил по папке с показаниями служанки. Она ушла от господина Молитора в половине восьмого, и, когда вернулась, он уже лежал мертвый перед открытым несгораемым шкафом.
Рядом с первой папкой была вторая, синяя, с показаниями господина, который уже двадцать лет с девяти утра до девяти вечера просиживал у окна и дважды в минуту плевал на улицу. Он видел, как между половиной восьмого и без четверти восемь из дома господина Молитора выскочил человек с пуделем и побежал по уличке в сторону набережной.
Пуделей в Вюрцбурге было всего только три. Один принадлежал старой деве, а другой разбитому параличом господину, которого ежедневно вывозили на прогулку в кресле.
— Тэк-с, господин Беномен. Может быть, вы скажете, где вы были между половиной восьмого и без четверти восемь.
— Я могу доказать свое алиби. У меня бесспорное алиби. — Оскар сказал те же слова, что швейцарец и почти тем же тоном: — А ведь это главное.
— Тэк-с, тэк-с! А я вам говорю, что для вас сейчас главное — говорить правду. Повредить это вам уже никак не может. Потому что главное нам известно, — сказал господин Тэкстэкс, все еще очень спокойно, хотя внутри у него клокотало в той мере, в какой могло клокотать. Гусиные перья слегка вздрагивали.
— Господи! Неужели вы думаете, что я его убил? Неужели вы действительно так думаете?
— Где вы были между половиной восьмого и без четверти восемь?
— Мое алиби…
— Где вы были?
Этот тон раздражал Оскара. Он выпятил губы.
— Я только в половине восьмого, ровно в половине восьмого, вышел из дому. Я могу это доказать. Полицейский надзиратель подтвердит. Он со мной поздоровался и сразу же стал сверять свои часы с башенными. Если не верите, спросите у него.
— И затем вы пошли к господину Молитору.
— Нет! — вне себя закричал Оскар. И вдруг, глядя в пространство, заговорил скороговоркой, монотонным, неестественно высоким голосом, как тогда в крепостном рву, когда предложил квартету выступать за деньги. — Я не спеша пошел через мост, куда мне спешить, какие у меня такие дела! Заглянул к своему приятелю Видершейну. Мы с ним столкнулись у дверей его квартиры. Еще не было без четверти восемь. Собственно, без девятнадцати минут. Я даже обратил на это его внимание.
